После каждого танца он изображал меня, крича:
— О Шекспииииир!
В унисон с ним веселая толпа повторяла:
— О Шекспииир!
Постепенно ситуация становилась все более безумной. Смех, гиканье, беспорядочное похлопывание по спине. Это было похоже на вечеринку в честь Нового года. Кружились и танцевали пары. Затем я начал узнавать лица.
Я узнал старых школьных друзей, соседей по колледжу, учителей, смотрителей общежития, отца в темном костюме, мать в темно-бордовом сари, Биби Лахори с короткими волосами и перевязанной грудью, дядюшек, тетушек, кузенов.
Черт побери, танцующий парень в желтых целлофановых очках и с хлопающими кроличьими ушами — это Милер. На стуле сзади танцевал Соберс с огромным фальшивым носом, как у инспектора Клузе. И владелец магазина фруктов в колледже! Толстый Говинджи! Что он здесь делает? Подкидывает вверх яблоки, апельсины, бананы и ловит их в ревущий стальной кувшин миксера!
В этом шуме Физз тихо сидела за столом клерка рядом с судьей. На ней был надет воротничок адвоката, и она усердно делала записи. Она выглядела печальной.
Я взглянул вверх: судья надел красную конусообразную шляпу с серебряным колокольчиком из папье-маше на верхушке. Он громко гудел во вращающийся гудок, раздувая толстые щеки; вместо молотка у него в руке теперь был большой ананас.
Я посмотрел на него умоляюще и сказал:
― Милорд, ваша честь, можно я пойду домой и закончу свой труд?
― Чтооо? — переспросил судья.
― Милорд, глюкодин и парацетамол! — закричала толпа.
И судья поднял большой ананас, держа его высоко, словно трофей, чтобы осипшая толпа могла поаплодировать, а затем ударил им о стол.
Ананас взорвался, словно бомба, аккуратные кусочки разлетелись по залу суда.
Сумасшедшая толпа закричала:
― О Шекспииииир!
И стала хватать кусочки, словно летающие тарелки.
Судья посмотрел на полицейского с ввалившимися глазами и рявкнул: «Франц!»
Франц наклонился вперед и звучно ударил меня еще раз.
Я закричал:
― О Шекспиииир!
Все обрадовались, подняли руки и начали танцевать.
Физз сурово посмотрела на них, вынула изо рта свисток и объявила перерыв.
Я тотчас проснулся, потянулся к молчаливому будильнику и прижал его рукой.
Не разбудив Физз, я сделал себе чашку чая и выпил ее, стоя на балконе. Было еще темно. Ни в одном из соседних домов не горел свет. Как только пробьет шесть часов, за каких-то безумных пятнадцать минут проснутся дети, появятся газеты, чай и на улицах покажутся прохожие. Это был последний час тишины, и казалось, что даже уличные фонари отдыхают после долгой ночи.
Выпив чашку чая, я вошел в кабинет и открыл «Брата», прочитал все, что написал до этого. Было несколько неплохих мест. Но когда я закончил, то оказался там же, где был, когда мы пошли в «Сузи Вонг» неделю назад.