Нэнси, естественно, провела меня по всей галерее, показывая новинки. Они и в самом деле были хороши, особенно одна, небольшая картинка в таких смугло-розово-золотистых тонах. Молодая девушка сидит, облокотившись о подоконник, над ней свисает ветка березы, за окном какие-то поля, поля. И что-то во всем этом такое безмятежное, с легкой грустинкой...
– Когда я ее только увидела, Лиз, – защебетала Нэнси, заметив мое внимание к картине, – ты не поверишь, я тут же подумала о тебе. Она даже чем-то на тебя похожа, не замечаешь? Что-то такое в глазах, в выражении лица. Это, кстати, русский художник, может быть, поэтому? И настроение здесь такое – я всегда именно так себе Россию и представляла. Девятнадцатый век, конец. Русская пастораль – сейчас исключительно входит в моду. Я даже хотела специально тебе позвонить.
Да, Нэнси умеет продавать свои картины. Хотя я в других обстоятельствах и так бы задумалась – картина действительно пришлась мне по душе. Я бы повесила ее в своей спальне, чтобы видеть, только проснувшись... Да что уж теперь... Но надо отдать Нэнси должное – она ведь и в самом деле угадала, что мне понравится. Из вежливости я спросила о цене.
– Вообще-то она стоит пять с половиной тысяч, дорогая, это же позапрошлый век, и очень хороший художник, обрати внимание на технику, но тебе – только тебе, потому что вы с ней так похожи, и я хочу, чтобы она попала в хорошие руки, – тебе я отдам за четыре. Даже за три восемьсот, потому что еще не успела сделать новую раму.
– Спасибо, Нэнси. Она и в самом деле мне очень нравится, но...
– Подумай, милочка. Через два года она будет стоить все семь, и я сама куплю ее у тебя за пять, если...
– Я понимаю, Нэнси, но я должна подумать. Вглядеться в себя, знаешь? Ну, и посоветоваться с Ником.
– Конечно, дорогая. А еще лучше – приходите ко мне вдвоем. Я могу даже пометить на ней, что она продана.
– Пока не стоит. Знаешь, эти мужчины, пока их уговоришь выйти из дому... Я просто не хочу тебя обязывать.
Еще бы. Приди я к ней с Ником, у картины не было бы ни малейшего шанса остаться некупленной. На мужчин Нэнси действует, как отбойный молоток. Он бы и опомниться не успел, как его рука сама выписала бы Нэнси чек. Не то чтобы я была против, но... Впрочем, это сейчас неактуально.
– Нэнси, на самом деле я хотела пригласить тебя выпить со мной чаю. Или даже чего-нибудь покрепче, – тут я подмигнула ей, и мы захихикали, как старые подружки. – Ты скоро сможешь освободиться?
Мы замечательно провели вместе вечер в прелестном маленьком кафе за бутылкой итальянского вина и французскими пирожными. Нэнси доверительно сказала мне, что они такие легкие, что даже ее диетолог позволяет себе одно в неделю. В общем, за увлекательной беседой я почти забыла о своих заботах. И даже когда у меня в сумке звонил телефон (строго говоря, они звонили несколько раз оба – и мой, и Ника, по очереди), я сделала вид, что не замечаю этого.