Может быть, если бы никто не стал больше ничего говорить, все сложилось бы по-другому. Как маятник, который можно, остановив, запустить в другую сторону, и он снова начинает отсчитывать свои секунды в заданном ритме, словно ничего не происходило. Но людям, увы, далеко до невозмутимости часовых механизмов.
– Дуреха ты, – шепотом сказал мне Ник. – Видишь же, как нам с тобой хорошо.
И даже это утверждение, несмотря на некоторые его сомнительные пункты, было еще терпимым. Если бы он этим и ограничился в смысле слов и лучше бы сделал что-нибудь руками, я бы, размягченная последними – самыми последними – событиями, тоже не стала начинать ссору. Но мужчины, очевидно, устроены так, что для них обладание – синоним полной капитуляции противника, то есть, вернее, партнера. Заткнуться в нужном месте они просто не в состоянии.
– И чего ты себе напридумывала каких-то глупостей? – продолжал мой муж.
Тут уж я не выдержала.
– Ничего себе глупости, – ответила я слегка ворчливым, но еще достаточно миролюбивым тоном. – И потом, если уж говорить о глупостях, ты первый начал. Какого черта ты завел шашни с дурацкой китаянкой? Ну ладно, я еще понимаю, трахнуть ее разок – экзотика, туда-сюда, мерзко, конечно, но как-то объяснимо, но чтобы полгода? Так что не надо мне тут...
В общем, подача, конечно, была почти не берущейся, но если бы Ник все же сумел сдержаться... Не факт, что это помогло бы ему в итоге, но хоть какие-то шансы на примирение могли бы, наверное, остаться. Но он не выдержал.
– Между прочим, зря ты так про нее, – заявил он уже в полный голос. – И вовсе она не дура. У нее образование вполне приличное, и программирует она ничего себе.
– За это ты ее и полюбил, – вставила я.
– И семья у нее очень пристойная, – Ник, разогнавшись, уже не мог затормозить. – Она мне рассказывала. Мама – университетский профессор в Пекине, славист. И сама она тоже русский знает.
– Ну конечно! – взвилась я уже куда-то под потолок. – Именно этого тебе и не хватало в твоей нелегкой жизни – по-русски было не с кем поговорить! И в мотеле вы с ней, обнявшись, наверное, все время напролет исполняли хором «Подмосковные вечера»! Или что там – «Русский с китайцем братья навек»? «Сталин и Мао слушают нас»! Хинди, руси, бхай-бхай!
Ну и после этого, конечно, все началось снова. С выдумкой и энтузиазмом мы проорали друг на друга еще с полчаса, после чего Ник хлопнул дверью и убежал на работу, даже не побрившись.
После его ухода я еще немного повалялась, даже, похоже, слегка задремала. Во всяком случае, голова снова стала вялой и сонной, как бывает, когда не проснешься толком, а спать как следует не выходит. Мысли путались, но разбираться в них и что-то соображать не хотелось. Впрочем, возможно, это была такая защитная реакция организма – завернуть мозги в вату. Поднявшись и даже не одеваясь, я зачем-то отправилась бродить по всему дому босиком. Проходила по комнатам, гладила рукой стены, ловила ненужные мысли. Удивительно, как за такое короткое время дом успел не то чтобы совсем запаршиветь, но как-то... Как будто скиснуть, что ли. То ли дело было в пыли, которая успела осесть там и тут на мебель, то ли в общей неубранности, то ли... То ли из дома просто ушла любовь. Ведь для того, чтобы дом был живым, надо, чтобы живущие в нем люди любили. И дом, и друг друга. Хотя не знаю. Я ведь люблю своего мужа, да и он, наверное, меня по-своему тоже. Ведь двадцатилетняя связь не может исчезнуть в несколько дней. Или может?