— Я тебя отвезу, Инна Васильна.
— Ты меня отвезешь, но только после десяти.
— Как ты в такую метель пойдешь?!.
— Мне только участок перейти.
— Дак и участок попробуй перейди, когда метет!..
— Осип Савельич, я дверь закрываю.
Джина, заподозрив самое ужасное, открыла глаза и повела ушами. Тоник злорадно ухмылялся, предвкушая, что конкурентку сейчас прогонят с нагретого коричневого меха.
— Давай-давай, — сказала Инна Джине, — ты же знаешь, что я шубу сейчас надену.
«Надень еще что-нибудь, — велела Джина, которая никогда просто так не сдавалась, — а меня оставь в покое».
Осип выдвинулся в прихожую и стал сердито натягивать ботинки.
— Домой поеду, — натянув, объявил он громко. — В полдевятого приезжать?
— В полдесятого.
— Ну, добро.
Этому «добро» Осип выучился у местного начальства, которое вслед за первым замом Якушевым любило так выражаться.
Инна переложила в кресло Джину, которая и не думала уходить с ее шубы, — та тут же спрыгнула на пол в знак протеста против насилия над личностью и пошла, недовольно дергая спиной. Только кошки умеют так выражать свое отношение к событиям — спиной.
— Ну, я пошел.
— Давай, Осип Савельич. До встречи.
Инна еще постояла перед зеркалом. Английский кашемир шарфа был приятно шелковым на ощупь. Он прикрыл волосы и сделал ее похожей на монашку.
Все хорошо. Ты справишься. Ты справилась, когда твой муж сказал тебе, что он больше не твой, а чей-то, и наплевать ему на тебя, и на самом деле ты — «самая большая ошибка его жизни», он наконец-то это понял.
Справилась.
Ей было лет восемь, родители ссорились, почти дрались за тоненькой фанерной стенкой, мать визжала: «Урод, дерьмо!!», отец тоненько скулил в ответ, что-то падало и грохотало, словно рушились стены, а она смотрела в окно — замусоренный бедный двор, полный вспученных черных луж и щепы, собачья будка у забора. Она смотрела в окно и мечтала, как уедет из дома и какая жизнь будет у нее там, куда она уедет. Почему-то она знала совершенно точно, что уедет в Москву, хотя что такое эта самая Москва — понятия не имела. Болтала ногами в валенках, а потом валенок упал, мягко шлепнулся, она помнила это совершенно точно. А потом вбежала мать.
Инна все смотрела на себя в зеркало.
Справилась, хотя ей было восемь лет и бороться она не умела. Может, тогда и научилась?
Ветер с Енисея налетел на нее, разметал европейский щегольской мех, добрался до тела, до самых костей, и костям моментально стало холодно. Придерживая рукой шарф, Инна пошла по дорожке к забору, разделяющему дачи на «зону губернатора» и «зону заместителей». Инна не была заместителем, но по какой-то там хитрой табели о рангах ее должность — начальника управления — в ряде случаев приравнивалась к заместительской, и дачу ей выделили.