Какой-то пыльной, словно выпачканной мелом тряпкой она потерла бок серванта, там, где трогала его, и тряпку тоже затолкала в карман.
Что еще? Стол?.. Тоже протереть и немедленно уходить отсюда!..
Она остановила себя и свою панику — оказывается, все это время паника оставалась с ней, в ней, и это именно паника хватала и засовывала в карман чашки и тряпки.
Что-то Любовь Ивановна должна была отдать Инне. «Я все отдам вам сейчас», — сказала она и пошла в комнату за этим «всем» и получила пулю в висок.
Что?! Что это могло быть?!
Инна вернулась в комнату.
Голый пол, голые стены, «библиотечный» желтый стол, нелепо стоящий сервант. И труп за зеленым креслом.
Пятнадцать минут назад они разговаривали. Пятнадцать минут назад вдова беспокоилась об утреннем рейсе в Питер и знала, что Катя должна забрать брата с дачи. Пятнадцать минут назад она скручивала жгутом полотенце и толковала, что «Толя не стрелял в себя».
А в тебя?.. Кто стрелял в тебя?!
Нужно уходить. Немедленно, сейчас же.
Ничего не было в этой комнате такого, за что можно было бы убить. Бутылки? Стаканы? Газеты?!
Кроме газет, на столе еще были пластмассовая тарелка с какими-то засохшими следами и огрызок яблока в пыльной вазе. Газеты лежали стопкой, перегнутые и распотрошенные, и Инна в своем бреду мимолетно удивилась, что кто-то в этом доме читал газеты да еще что-то писал на них!
Написано было синей ручкой, прямо поверх дрянной типографской краски. Она глянула, долго не могла прочесть и едва удержалась на ногах, когда синие закорючки сложились в ее собственную фамилию — Селиверстова.
На газете было написано: «Селиверстовой».
Раздумывать было некогда и, схватив всю пачку, она побежала к двери, рукавом шубы выключила свет, проскочила коридор и вылетела на лестницу.
Холод, тьма, тишина, только ветер гремит по крыше.
Трясясь с головы до ног, Инна осмотрела замок, клацнула «собачкой», выпуская ее, и толкнула дверь. Замок негромко и отчетливо щелкнул, как будто выстрелили из пистолета с глушителем.
Господи, помоги мне!..
На цыпочках, чтобы не стучать каблуками, Инна скатилась по лестнице, посмотрела в дверную щель — никого не было перед домом, кроме ее машины в круге мертвенного света, — и кинулась вперед.
— Ты чего так бежишь, Инна Васильевна? Случилось что?
— Быстрей, — выговорила она, — уезжай быстрей, Осип Савельич!
Он знал ее много лет. Так знал, что на этот раз повиновался немедленно.
Машина, казалось, прыгнула вперед, за пределы размытого круга, понеслась в метели, и, только отъехав довольно далеко, Осип включил фары.
Инна тяжело и редко дышала.