Новый американец (Рыскин) - страница 56

Замка не было. Королевская гора была как шея казненного на гильотине. Пахло свежим снежком и кирпичным крошевом.

* * *

Если бы все это происходило в Западном полушарии, мы запросто бы купили замок. Чего проще: сброситься на «даун-пеймент» и купить. Мы устроили бы в замке концертный зал, картинную галерею или еще что-нибудь в этом роде. Мы пригласили бы писателя Генриха Бёлля и сказали:

– Смотрите, мы спасли замок – я, Мишка, Валера, Карп, Сол, брат гениального актера Солоницына.

Но нам не повезло. И вот я строю свой замок в Западном полушарии. Две длинные комнаты, как два крыла, посередине «дайнинг». Лакированный паркет – летучее, певучее оперенье; мой «кондо», как кондор, парит над городом.

Утром мне весело и хорошо работается. Когда в «кондо» заглядывает солнце и желтые теплые квадраты лежат на паркетном полу. Но вот на пожарные лестницы усаживается тьма, и кондор превращается в ворона.

В этой квартире, думаю я, жило до меня несколько поколений. Вот их следы: окаменелый рис за полкой, пять слоев обоев на стене, латунный пузатенький автомобильчик. После меня здесь будет жить еще не одно поколение. Почему же я – владелец каменного этажа, а не вот этот таракан? Когда я стану пищей для червей, в этих стенах будут пить чай другие люди, и кто-нибудь найдет за батареей пуговицу от моих кальсон. Три года назад, когда я работал швейцаром в небоскребе, мне показали крохотного старикашку в сандалиях на босу ногу. Этакой сморчок. Смотри, сказали мне, этот человек – владелец этого небоскреба. Таракан Тараканович – владелец небоскреба.

Ночами мне снится сон: я обхожу дозором свои «кондо», в которых живут квартиранты, заглядываю в окна. Ага, светится. Первый «кондо», второй, третий. Потом, как безумный, укладываюсь спать на скамейку в парке, укрывшись газетой.

Я – фигура трагикомическая. Человек в замызганном комбинезоне, поставив в угол малярный каток, отстукивает на «ундервуде» статью для русского еженедельника. На гонорар можно купить лишь две банки краски «Семиглаз». Клавиши моей пишущей машинки в «Семиглазе». Из тьмы моего «кондо» семь глаз внимательно следят за мной. По два на трех стенах, один с потолка. В сумерки мне невмоготу, как будто все зло мира обступило меня, – и рыба скаферингус, похожая на росчерк сумасшедшего, вплывает в мое окно, волоча по пожарной лестнице свой дьявольский хвост. Я валюсь на диван. Таракан пошел по дужке моих очков, остановился посередине линзы, уставился своими бусинками прямо мне в зрачок. Меня даже тараканы не уважают. По правде говоря, в сумерки очень хочется заглянуть в человеческое лицо.