Гортензий был бы ему ровней. Но Цицерон? На Эруция его соперничество явно не произвело ни малейшего впечатления. Сначала он громко орал на одного из своих рабов, потом обернулся, чтобы обменяться какой-то шуткой с Магном (оба они расхохотались); он потягивался и расхаживал с руками на бедрах, даже не удосуживаясь взглянуть на скамью обвиняемого. Секст Росций сидел там сгорбившись, а у него за спиной стояли двое воинов — те же, что несли стражу у входа в дом Цецилии. Он имел вид человека уже приговоренного — бледный, молчаливый, безжизненный, как камень. Рядом с ним здоровяком выглядел даже Цицерон, вставший, чтобы приветственно пожать мне руку.
— Хорошо, хорошо! Тирон говорил, что углядел тебя в толпе. Я боялся, что ты опоздаешь или совсем не придешь, — он нагнулся ко мне, улыбаясь и не выпуская мою руку, и говорил со мной доверительным тоном, словно я был самым близким его другом. Такой теплый прием после отчуждения последних дней выводил меня из себя. — Взгляни на судей в тех креслах, Гордиан. Половина смертельно скучает; другая половина до смерти напугана. К кому я должен обратить свои доводы? — Он рассмеялся — непринужденно, но с искренним добродушием. Брюзга Цицерон, ворчавший и бранившийся с самого моего возвращения из Америи, казалось, исчез с наступлением Ид.
Тирон сел справа от Цицерона рядом с Секстом Росцием и осторожно убрал свой костыль под скамью. Руф сидел слева от Цицерона вместе с аристократами, помогавшими ему на Форуме. Я узнал Марка Метелла, еще одного молодого родственника Цецилии, и уважаемое ничтожество, бывшего магистрата Публия Сципиона.
— Конечно, ты не можешь сидеть с нами на скамье, — сказал Цицерон, — но я хочу, чтобы ты оставался неподалеку. Кто знает? В последний момент вдруг выскользнет из памяти какая-нибудь дата или имя. Тирон послал раба нагреть для тебя местечко. — Он указал на галерею, где я узнал многих сенаторов и магистратов, в том числе оратора Гортензия и всевозможных Мессал и Метеллов. Я также узнал старого Капитона, выглядевшего сморщенным и маленьким рядом с гигантом Маллием Главкией, чья голова была обмотана повязкой. Хрисогона нигде не было видно. Сулла был представлен лишь своей позолоченной статуей.
По жесту Цицерона с одной из скамеек поднялся раб. Пока я шел к галерее, чтобы занять свое место, Маллий Главкия ткнул Капитона локтем в бок и что-то шепнул ему на ухо. Они повернули головы и уставились на меня, пока я садился двумя рядами выше. Главкия нахмурил брови и злобно искривил верхнюю губу, поразительно напоминая дикого зверя посреди стольких чинных и ухоженных римлян.