Когда я пишу эти строки, очень сожалею, что у меня нет под рукой этого теплого, человеческого документа, написанного рукой ныне покойного Ивана Ивановича — русского интеллигента, старого русского полковника, одного из моих учителей. Этот документ мне дорог до сих пор как первая награда за наши боевые дела. Он был написан просто и по-человечески задушевно. Там не было начальственного тона, вроде «за отличное выполнение боевого задания объявляю вам благодарность» или «представляю вас к награде». Это была простая записка товарища товарищу. Эту записку я хранил в моем удостоверении личности до конца 1942 года, пронес ее сквозь бои под Москвой, под Старой Руссой, под Холмом и вручил ее автору в день годовщины нашего Талгарского полка в деревне Васильеве, Холмского района, в торжественной обстановке, в нашем полковом «зеленом клубе».
Этот клуб имеет свою историю.
Линия нашей обороны проходила по реке Ловати. Тогда этот участок считался на фронте второстепенным. Нашим полковым инженером был архитектор, призванный из запаса. Этот человек мог часами ползать по переднему краю, чтобы по всем правилам военно-инженерного искусства учить бойцов оборудовать стрелковые ячейки со вкусом. Он был эстетом. «Как можно воевать в обороне без удобств!» — возмущался инженер нашей неряшливостью. Он был помешан на фортификационной красоте. В приступе откровенности он как-то сказал мне:
— На войне человек не только калечится, умирает, но он и живет обычной жизнью — страдает, радуется, ненавидит, любит, грустит, смеется, плачет, ссорится, шутит... Я хочу, товарищ майор (я был тогда в звании майора), чтобы человек красиво жил, а если надо, то и красиво умирал на поле боя...
Портрет инженера легко запоминался. Он был высокого роста, брюнет, с темно-синими глазами, с гордой осанкой и крупной головой на стройной шее. У него все было в крупном плане: лицо, лоб, расходящиеся, как крылья орла, брови. Каждый раз при встрече с ним мне почему-то думалось, что из него получится отличный командир батальона. Но ведь он — инженер. Наши втихомолку посмеивались над ним, острили, но всегда относились с уважением.
Как-то на одном совещании наш начальник штаба, обращаясь к инженеру, назвал его Петром Захаровичем. Он вспыхнул и бросил реплику: «Меня величают Пейсахом Залмовичем, а фамилия моя, как вам известно, Зильберштейн. Прошу уважать, любить и не искажать!»
Иван Данилович смутился и извинился перед ним.
Однажды приехал к нам в полк командующий армией генерал-полковник Галицкий. Он подробно ознакомился с инженерными и фортификационными сооружениями и одобрил их: «Грамотно, просто, удобно, и сделано со вкусом». Я доложил командующему о львиной доле труда в этом деле Пейсаха Залмовича.