Началась настоящая артиллерийско-минометная суматоха.
Мне хочется многое сказать командирам, мне хочется сказать многое бойцам, но у меня нет волшебства человеческого гения для разговора на расстоянии — телефона. А у немцев есть!
— Товарищ комбат! Ваше приказание выполнил!
— Товарищ комб...
— Товарищ... — слышу я доклады связных.
— Хорошо, садитесь, ложитесь, — ответил я им всем.
Далее дело шло своим чередом — не я управлял боем, он управлял мною. Вернее, я реагировал на суматоху боя. Впрочем, я неправильно выразился: не суматоха, а настоящий бой массы солдат с солдатами. Я знал, что в настоящем ближнем бою каждый солдат предоставлен самому себе. В ближнем и рукопашном бою никто не слушается команды. Меня не слушал мой батальон. Меня не слушал мой дивизион.
Каждый был занят своим личным боевым делом, каждый по-своему решал боевую задачу. Я был на положении того дирижера, который «завел оркестр», а далее оркестр уже не смотрел на его дирижерскую палочку.
Пришел Рахимов.
— Товарищ комбат, первая атака противника отбита!
— Хорошо, — безразлично ответил я. — Они больше в лоб не пойдут, обеспечьте фланги. Они попытаются обойти нас с какой-либо стороны.
— Перестроить боевой порядок?
— Нет. Пока не надо... Обедать бы... Люди не обедали?
— Какой обед?
— Раненых много? Всех своим ходом в Быки. Только тяжелых пусть Киреев отвезет.
— Что с вами, товарищ комбат? Вы сами ранены?
— Нет, я не ранен. Идите выполняйте.
Я осмотрелся кругом. Все на своих местах, наша позиция пока не сломлена. Это хорошо!
...Противник опять начал молотить. Его пальба застала меня в одиночном окопе у бойца. Свист пуль над брустверами, хлопанье мин, жужжание осколков прижали нас к стенам маленького окопа.
— Как начнется атака, — сказал боец, — я подымусь и буду стрелять по фашистам, а пока они долбят — пусть долбят, угодит в мой окоп — хорошо, не угодит — еще лучше.
Так говорил со мной совсем желторотый боец.
— У вас пистолет, товарищ комбат, он далече не берет. А у меня винтовка. Вы сидите. Я буду стрелять.
Началась атака.
— Товарищ комбат, — обратился он ко мне в самом разгаре боя, — хотите посмотреть, как человек камнем падает? Подымитесь-ка. Интересно получается.
Я поднялся. Немецкая цепь шла стройно и строго. Падали, поднимались. Трещали автоматами. Наши стрекотали из винтовок и пулеметов. Обе стороны упорствовали. Молодой солдат приложился к прикладу. Выстрел... Опять выстрел.
— Два раза попал в фашиста, — признался он грустно, — а в эти два раза промахнулся.
— Дай мне винтовку, — приказал я солдату.
Он отдал мне свое оружие. Я выстрелил. Один в цепи упал камнем.