- А Гарибальди?
- Это - политика, это - другое!
На целый ряд фактов, взятых из истории купеческих семей в России, он ответил.
- Это неправда, это только в умных книжках пишут...
Я рассказал ему историю трех поколений знакомой мне купеческой семьи,историю, где закон вырождения действовал особенно безжалостно; тогда он стал возбужденно дергать меня за рукав, уговаривая:
- Вот это - правда! Это я знаю, в Туле есть две таких семьи. И это надо написать. Кратко написать большой роман, понимаете? Непременно!
И глаза его сверкали жадно.
- Но ведь рыцари будут, Л. Н.!
- Оставьте! Это очень серьезно. Тот, который идет в монахи молиться за всю семью,- это чудесно! Это - настоящее: вы - грешите, а я пойду отмаливать грехи ваши. И другой - скучающий, стяжатель-строитель,- тоже правда! И что он пьет, и зверь, распутник, и любит всех, а - вдруг - убил,ах, это хорошо! Вот это надо написать, а среди воров и нищих нельзя искать героев, не надо! Герои - ложь, выдумка, есть просто люди, люди и - больше ничего.
Он очень часто указывал мне на преувеличения, допускаемые мною в рассказах, но однажды, говоря о второй части "Мертвых душ", сказал, улыбаясь добродушно:
- Все мы - ужас какие сочинители. Вот и я тоже, иногда пишешь, и вдруг - станет жалко кого-нибудь, возьмешь и прибавишь ему черту получше, а у другого - убавишь, чтоб те, кто рядом с ним, не очень уж Черны стали.
И тотчас же суровым тоном непреклонного судьи:
- Вот поэтому я и говорю, что художество - ложь, обман и произвол и вредно людям. Пишешь не о том, что есть настоящая жизнь, как она есть, а о том, что ты думаешь о жизни, ты сам. Кому же полезно знать, как я вижу эту башню или море, татарина,- почему интересно это, зачем нужно?
Иной раз мысли и чувства его казались мне капризно и даже как бы нарочито изломанными, но чаще он поражал и опрокидывал людей именно суровой прямотою мысли, точно Иов, бесстрашный совопросник жестокого бога.
Рассказывал он:
- Иду я, как-то, в конце мая, Киевским шоссе; земля - рай, всё ликует, небо безоблачно, птицы поют, Пчелы гудят, солнце такое милое, и всё кругом - празднично, человечно, великолепно. Был я умилен до слез и тоже чувствовал себя пчелой, которой даны все лучшие цветы земли, и бога чувствовал близко душе. Вдруг вижу: в стороне дороги, под кустами, лежат странник и странница, егозят друг по другу, оба серые, грязные, старенькие,- возятся, как черви, и мычат, бормочут, а солнце без жалости освещает их голые синие ноги, дряблые тела. Так и ударило меня в душу. Господи, ты - творец красоты: как тебе не стыдно? Очень плохо стало мне...