Он серьезно считал, что приказы, заменявшие ему порывы совести, освобождали его от всякой ответственности. Но, видимо чувствуя надвигающееся возмездие, не становился добрее, а, наоборот, зверел, еще ретивее исполнял обязанности палача.
...Зеленые зрачки Фюрста, ощупывавшие агентов, вспыхнули недоверием и тут же погасли. Он испугался мыслей, резанувших сердце: «Они сейчас думают не о деле, а о доме. Стоит им там узнать о нашем поражении под Курском, о том, что мы оставили Белгород, Харьков, что погибли лучшие дивизии вермахта, и они разбредутся, как овцы. Сами сдадутся властям». Еще не поздно, можно отменить вылет, расстрелять одного-двух для острастки. Но тут одним-двумя не обойдешься!
Фюрст бросил тревожный взгляд на немецких летчиков. Нет, те не прочли его мыслей. Но раздумывать уже некогда, да и командованию он уже доложил: «Агенты надежные, проверенные, преданные рейху, особенно выделяется среди них старший группы Нуры Кур-реев, по кличке Каракурт». И Фюрст, пожалуй, не ошибся, все же переманив его у Мадера, не сумевшего в полной мере использовать такого ценного агента. Он не мог теперь пилить сук, на котором сам сидит. Зачем отменять полет? Чтобы со дня на день ждать, когда тебя на Восточный фронт упекут? Вон как Мадер выкручивается. И Оберштурмбаннфюрер дал знак экипажу — можно лететь! — и неуклюже сошел по трапу.
Взревев моторами, самолет взмыл в темное ночное небо и, набрав высоту, лег курсом на Симферополь. Там он сделал посадку для дозаправки и снова поднялся в воздух. В предрассветных сумерках на большой высоте четырехмоторный самолет без опознавательных знаков пересек границу со стороны Ирана и углубился на советскую территорию, взяв направление к северо-западу Каракумов...
В Ашхабаде, в управлении госбезопасности подполковник Иван Касьянов, приехавший сюда по командировке Центра, Чары Назаров и Берды Багиев изучали тревожные сообщения пограничников и наблюдательных постов, звонили по телефону, передавали шифровки.
Касьянов не переставал думать о Стреле, хотя об Ашире уже сообщал из Берлина Альбатрос, а также Лукман, приехавший в Иран по делам фирмы. Особенно ценные сведения Таганов передал с Бегматовым, а старший группы Яковлев рассказал следователю:
— Не знаю, почему я приказал оставить Ашира в живых, хотя могли бы и расстрелять. Я давно наблюдал за ним. Чутье подсказывало, что здесь что-то не так. Вообще-то он не был похож на других. Но главное, что меня подкупило: Ашир рисковал жизнью, отказываясь идти с нами, — значит, было очень важное дело, ради чего стоило так рисковать. Предатель или трус на такое бы не решился. Чтобы немцы ему поверили, мы и Геллера не тронули...