А чекисты «гостей» из Луккенвальде встречали не впервой, и Фюрст, конечно, имел к ним прямое отношение. Вот почему Касьянов счел целесообразным выехать в Туркмению, чтобы быть поближе к Лукману, через которого в случае острой надобности можно было выйти на Таганова.
В Ашхабаде и Ташаузе подняли по тревоге армейские подразделения. Местные жители и чабаны на дальних колодцах, вооружившись охотничьими ружьями да дедовскими нарезными хырли, вышли на поиски. На машинах, конными отрядами уходили люди в Каракумы...
Самолет, выкрашенный для маскировки в серо-пятнистый цвет, характерный для осенней пустыни, развернулся за фиолетовой грядой Больших Балхан, где в узких впадинах змейкой извивался Узбой, древнее высохшее русло некогда полноводной реки, впадавшей в Каспий.
Отыскав это место на карте, Каракурт взглянул на дверь кабины летчиков, над ней мигала красная лампочка. Пора! Еще в Луккенвальде было решено прыгать на парашютах. После истории с «Джесмином» Фюрст ускорил заброску группы, изменил и место высадки — северо-западнее Ясхана.
Группе Каракурта поручили взорвать строящийся в Красноводске нефтеперегонный завод и организовать диверсию на железнодорожном мосту через Амударью, а также проверить легенду Ашира Эембердыева. Если все окажется правильным, связаться шифровкой с Фюрстом и, получив его добро, вступить в контакт с антисоветским подпольем, о котором говорил Ашир.
Несколько куполов зависло над предрассветной пустыней. Седьмым был струсивший радист, которого второй пилот, рыжеволосый детина с засученными рукавами, вытолкнул силой. Последним прыгнул Каракурт.
Через час все были в сборе, закопали парашюты, плотно позавтракав, по азимуту двинулись в сторону Красноводска. Восемь человек, одетых под геологов, пробирались по сыпучим пескам. Помощником у Каракурта был Михаил Грязнов, бывший белогвардейский полковник, резидент немецкой разведки в Иране под кличкой Черный ангел. У него остались свои счеты с Советской властью, с тем самым «байским колхозом» в Каракумах, где недолго «работал» бухгалтером при конгурском феодале Атда-бае. Это он, Грязнов, в кругу старых эмигрантов бахвалился: «Мы — садисты в восемнадцатом году, бандиты в двадцатом, басмачи в тридцатом, а фашисты — в войну!» Но будь воля самого Черного ангела, не полетел бы он в Туркмению, в самую пасть красного дьявола. Кто оттуда возвращался? Раз-два и обчелся... Попробуй Фюрста ослушаться! Тот под свой свист родного отца укокошит. «Слетай разок, — сказал ему Фюрст, — тряхни стариной. За Каракуртом заодно приглядишь, финтить будет — прикончишь!»