ПОЛЬША, ГОРЬКАЯ ЛЮБОВЬ МОЯ...
- Любовь?! - слышу сразу недоуменный вопрос. А как я могу относиться к земле, за освобождение которой полегли в боях 600 тысяч моих братьев? Как я могу позабыть край, где пролетело немало дней моей трудной и прекрасной юности? И разве не я 20 октября 44-го года занёс в дневник строки:
Часовни, мадонны, кресты на околицах
И звон колокольный опять и опять...
То Речь Посполита за воинов молится,
Пришедших её от врага избавлять...
А ещё 27 июля того же года записал: «Старая беззубая полячка с выцветшим морщинистым лицом говорит: «Это хорошо, что Гитлера на той неделе не убили совсем» - «Почему?» - «Это для него слишком лёгкая смерть». А 8 августа совсем о другом: «Не могу забыть, как Ядвига трогательно говорила: «Ну?»... А в Гродно мы с сержантом Шаровым ночевали у одной панночки. Весёлая, приветливая, очень живая девушка лет 17-ти. Её мать в этот день куда-то уехала, и она была за хозяйку. Говорить с ней, слушать её голос, интонации было одно удовольствие... Ночевали мы замечательно. Она постелила нам всё свежее. Только не выспались. Она очень долго читала нам по-польски стихи...»
26 октября: «Перебрались на новое место. Стоим в хуторе, занимаем несколько домов. Мы - в прекрасном доме: просторно, светло, чисто. Старик хозяин болен. Хозяйничает его сын Олег, молодой парень. Встретить поляка с таким именем я не ожидал. Хозяйка – приветливая женщина лет пятидесяти. А украшение всего дома – большеглазая, белолицая, с родинкой на щеке, пугливая, робкая Чеслава.
Думаю, что долго тут не простоим. Ведь Августов уже взят. Подорвался на мине Голубев».
9 ноября: «Я сегодня дежурный по роте... Вдруг отворяется дверь и старшина зовет: «Бушин, иди сюда!». Повел меня в комнату к хозяевам. Там сидят за столом Ильин, старшина, Чеслава, повар Смирнов, хозяйка и Олег. На столе бутылка водки и закуска. До меня они, видно, уже выпили. Особенно хорошо заметно по Чеславе. Её красивые голубые глаза светятся мягко, застенчиво и в то же время весело. Она лепечет что-то нескладное и глупое. Старшина обнимает её, она не протестует. Бросается в глаза, что руки у нее грубые, рабочие, со шрамами от порезов, а лицо сейчас особенно красиво, нежно и женственно от рассеянной хмельной улыбки...
Олег наливает рюмки. Я предлагаю тост: «За свободную Польшу, нашего соседа и друга!» Олег пытается петь «Еще Польска не сгинела!..» Пьём опять за что-то. Я не могу понять, чем мы закусываем. Все смеются надо мной. Потом Ильин мне сказал, что это была кровяная колбаса, зажаренная в сале. Хозяйская свинина замечательна: мягкая, душистая...»