Глаза Лии напомнили ему полное солнечное затмение, которое ему посчастливилось однажды наблюдать. Солнце полностью закрылось лунным диском, и его корона заиграла своими лучами вокруг тёмного зрачка Луны.
– Господи! Какая это была божественная красота, – вспомнил Грэм, пока друзья смеялись над его удачной шуткой.
Теперь же, он наблюдал аналогичное сияние на расстоянии вытянутой руки. Ради этих глаз он готов был годами трепать байки, но темы утекали, как песок сквозь пальцы, и панический страх, упасть в глазах любимой, стал заполнять его душу, не находя выхода, из безвыходной ситуации неизбежного позора, приближающегося с окончанием очередной байки.
Странно, но эти первые колебания и сомнения англичанина мгновенно уловил Сергей Щербаков, который неожиданно для всех переключил внимание слушателей на себя. Встретившись взглядом с Грэмом, он слегка подмигнул своему другу, переведя, при этом, взгляд на Лию, и показывая выражением лица, на удачный выбор и отменный вкус историка. Уайтхэм был поражён проницательностью русского, но, ещё больше, он был благодарен другу за своевременную помощь.
Стемнело, как всегда, сразу, и слушатели, погрузившиеся в быстро сгущающиеся сумерки, довольно быстро осознали, что настало время отправляться по своим комнатам, так как завтра их ожидала напряжённая и ответственная работа.
Серёжа объявил отбой, подхватив одной рукой за тонкую талию Анни, а другой, выдернул поочерёдно из общей массы, находящихся в беседке, Онри и Туну, которых так же, как Анни, прихватил с собой. Грэм последовал его примеру и, обняв Лию за талию, вышел с ней из беседки.
Сделав несколько шагов, Грэм уловил под своей рукой напряжение тела девушки, как если бы пытался удержать огромного удава, рвущегося на свободу. Совершенно отчётливо, он вдруг осознал возможные последствия своей вольности и, как можно скорее и естественнее, поспешил убрать руку с упоительного изгиба её талии.
Они молча шли рядом. Говорить не хотелось, тем более что и без слов их души слились в единый поток чувств и переживаний, в котором каждый воспринимал другого, как своё собственное, неотъемлемое продолжение, часть себя, без которой дальнейшее существование становится ущербным, неполноценным.
Так же тихо они вошли в слабо освещённый коридор спального корпуса. Стараясь избежать даже звука собственных шагов, которые могли привлечь к себе нечаянных свидетелей, грозящих оборвать их сказочное одиночество, из-за чего оба тихо скользили по гладкому паркету пола. Вот и дверь.
– Я включу свет? – прошептал Грэм, не собираясь этого делать и, забыв о существовании включателя, уже на последнем звуке своих собственных слов.