Приятного, сливчатого говорка, под звон ножен и стаканов, нынче не было. Мы сели и встали почти в полном безмолвии, и я увидел сморщенное личико Лапушкина, искаженное какой-то неистовой тревогой. Он покрестился несколько раз после еды, избегая моего взгляда, и суетливо вышел из столовой. Марья Карловна и Ястребцов, обменявшись несколькими словами, продвигались к лестнице; через минуту я был возле них.
— Вы в парк? — любезно сощурился Ястребцов.
— Я с вами, — холодно ответил я, беря его под руку. Неизъяснимое отвращение охватило меня, когда я стиснул его костлявый, зыбкий локоть. Мне хотелось сжать его так, чтобы хрустнули кости.
— У вас забавный вид, Сергей Иванович, — спокойно сказала Маро, поглядев на меня отчужденным взглядом. — Вы похожи… вы похожи на министра, принужденного подать в отставку.
— Я никогда не подам в отставку, — ответил я, шагая с ними рядом и стискивая ненавистный локоть. — И забавный вид у меня только от бессонной ночи.
— Любовь? Или клопы? — спросил Ястребцов с усмешкой.
— Ни то, ни другое. У техника рожает жена, и пришлось-таки с ней повозиться.
— Она еще жива?
— Жива? — Я вложил в это слово наивное удивление. — Отчего же ей умереть? Роды, слава богу, благополучные, и техник может утешиться. Он так плакал от ее стонов, точно рожал вместо нее. Бедный юноша!
— Роды еще не кончились, я знаю это от младшего врача, — холодно ответил Ястребцов, — и боюсь быть пророком, но уверен, что она умрет.
Я пожал плечами и засмеялся, в то время как ненависть сжимала мне сердце. Все, что я хотел бы сказать сейчас Маро, обесценивалось присутствием этого костлявого человека с повисшим носом. Я не мог ни в чем обвинить его, ни вслух, ни про себя. Но я знал, что он сгущает виновность в девичьем сердце и зароняет ее во всяком, кто становится возле него. Чем? Не знаю.
Словно угадывая мои мысли, Ястребцов поглядел на меня своим умным и снисходительным взглядом.
— Молодой человек, вы принадлежите к числу благонамеренных, но не зрячих. Мы с Марьей Карловной охотно открыли бы вам все, что думаем, но это было бы бесполезно. Впрочем… Да, Марья Карловна? Вы не станете иметь ничего против?
— Говорите, — неохотно произнесла Маро.
— Я имел в виду мою теорию судьбы. Я нахожу, что нам открывается наша судьба — в виде вопроса и выбора — еще на заре нашей жизни. И в зависимости от того, как мы поступим в этом, роковом для нас, случае, мы станем действовать и в будущем, и наша жизнь расположится по выбранному нами способу. Вот мальчик, который был прибит и, в свою очередь, избил обидчика: он наметил свою судьбу, из него выйдет борец; а вот другой мальчик, его били, и он это снес, — будьте уверены, что он и впредь, и всю свою жизнь будет обиженным. Дело в том, что мы привыкаем к известному стилю судьбы и сами его предопределяем для себя… Это понятно?