Он засмеялся каким-то своим мыслям и весело сказал:
— Да и вообще вопрос с человеческой мудростью — штука довольно неясная. Сегодня — мудрость, завтра — вздор. Кто знает наверняка, что это такое — мудрость? Ты знаешь? Наверняка?
— Наверняка не знаю. Но думаю, что догадываюсь…
— Поделись, будь другом.
— Мне кажется, что мудрость есть познание меры добра и зла.
— Перестань, кто и когда эту меру может вычислить! — махнул на меня рукой Шатохин. — Мудр, кто знает нужное, а не многое. Умствуешь лениво, когда гимнастику неохота делать…
В нем действительно играла молодая сила. Оглянувшись, чтобы убедиться в нашей уединенности, он сказал:
— Вот как надо держать себя…
Оперся ладонями на два письменных стола, напружинился, ноги плавно оторвались от паркета и поплыли вверх, и сам он разгибался, как резиновый, пока не замер в стойке на руках. Ноги вытянул и, хотя лицо его густо покраснело от напряжения он подмигнул мне и легко, мягко спрыгнул на пол. И снова подмигнул заговорщицки.
— Понятно?..
Понятно, но недостижимо. Как запряженному в телегу мерину, глазеющему на скачки. И еще одно сожаление, чисто практическое, томило меня. Я жалел, что жена Шатохина, хорошенькая телевизионная дикторша, после сводки погоды не хочет показать всем своего прекрасного, стоящего сейчас на руках мужа. Я глубоко убежден, что все потенциальные преступники, проживающие или работающие в нашем районе после этой передачи навсегда отказались бы от идеи нарушить закон, поскольку любая надежда обыграть такого прокурора должна выглядеть абсурдом.
— Дела еще не совсем задавили? — спросил он с некоторым участием.
— Да ничего, кряхтим и тянем…
— А ты помнишь, что у тебя истекают сроки по делу Степанова? Убийство и тяжкие повреждении? Он ведь давно сидит?
— Да, я помню, — затянулся сигареткой так, как вдыхают воздух перед броском в воду, и безразличным голосом сказал: — Я буду у вас просить отсрочку по делу.
— Что-о? — безмерно удивился Шатохин. — Отсрочку? Там же ведь все проще пареной репы!
— Это не совсем так, — покачал я головой. — Там, наоборот, есть еще много невыясненного…
— А что же ты не выясняешь? Время бежит! Весь город говорит об этой истории! Мы с тобой игнорировать общественное мнение не можем! Мне уже звонили… — Шатохин сделал какой-то неопределенный жест рукой вверх, означающий, видимо, что его абонент находится где-то высоко. Может быть, Шатохин связан телефоном с господом богом?
— Я как раз и выясняю все непонятное в этой истории. Уверен, что там, откуда вам звонили, — я тоже показал рукой вверх, — хотят, чтобы я выяснил правду, а не успокоил общественное мнение поспешным сообщением о наказании сомнительно виновного…