Я сел и попытался сосредоточиться.
На земле валялась пустая бутылка из-под вискаря. Этикетка была грязная, как будто я эту бутылку в собачьем дерьме извалял. Руки у меня тоже были грязные, но не в собачьем дерьме. Какие-то они были липкие и жирные, вроде как в краске. Хуй знает, как так получилось, и мне, если честно, было все равно. А вот что творилось с моей башкой, было не все равно, а с башкой было плохо. Мне срочно нужна была вода, иначе не знаю, что бы я сделал. Где-то в парке был питьевой фонтанчик, но я не мог вспомнить, где тут что, слишком давно был в последний раз. Я поднял бутылку и пошел наполнить ее к Ссущему фонтану.
После этого слегка получшало. Но я по-прежнему не знал, который час. Ну, посмотрел на часы. Было как-то темно, и пришлось прищуриться.
— Только посмотри на себя, — сказала мама. — Хочешь знать, который час, а сам не знаешь, что ты вообще делаешь.
Я поднял глаза и увидел, что она стоит посреди фонтана, окруженная тремя зассанцами.
— Ничего себе, — сказал я. — Здоров, мам.
— Ты мне не мамкай. Знай я, что мой сын будет спать на скамейках в парке, я бы вообще не стала рожать. Ты тут три часа лежал. Три часа. — Ее лицо немного смягчилось, несмотря на то, что она была вроде как сделана из камня. — Я смотрела, как ты лежишь в своей кроватке, когда ты был совсем крохотным. Ты знаешь это, Блэйк? Ты помнишь?
— Я помню, мам, — сказал я. — Я все помню. И…
— Неужели, Ройстон. Ты помнишь, как я гладила тебя по щеке, она была такой мягкой, и шептала “Я тебя люблю”?
— Мам, я помню. Я.
— Мой мальчик.
— Я и сейчас твой мальчик, мам. Я все еще…
— И волосы твои я гладила, Ройстон. Я любила твои волосы. Я даже один раз подстригла их до того…
— До того, как что?
— До того, как ушла.
— Куда ушла, мама?
— Все уходят, Ройстон.
— Я знаю, но…
— И когда они уходят, просто надо их отпустить.
— Но мама…
— Прощай, Ройстон.
— Подожди минутку, мам. Мам?
Я перестал прижиматься лицом к ее груди, когда увидел, что из груди течет кровь. Она лилась между сиськами и исчезала в районе живота, наверное, ее впитывал камень. Потому что теперь это была не мама. Это снова была статуя телки, все выпуклости которой сглажены временем. Я вылез из фонтана и пошел.
Я шел по главной аллее через парк. Где-то на полпути, рядом с большой плакучей ивой, я заметил питьевой фонтанчик. У меня снова начался сушняк, и я решил хлебнуть воды. Но там уже был кто-то. Он встал, вытер рот и прищурился, глядя на меня.
— Здоров, Блэйк, — сказал он.
— Здоров, Клинт.
Мы сели на ближайшую скамейку. В парке Вомадж до хера скамеек, но, кажись, я ни на одной раньше не сидел. А теперь аж на двух за одну ночь. Прикиньте, а.