Нашим воспитанием занимался дед. Если бы не он, мы с братом выросли бы другими. Главная заслуга деда была в том, что он нам постоянно — хотели мы того или нет — втолковывал правила хорошего тона. Начиная с поведения дома — уважения к нему лично как к главе семьи, с уважения к женщинам — бабушке и маме. Впрочем, ему это не мешало употреблять порой очень резкие выражения по отношению к тем, кого он считал не совсем честными и умными.
Дед никогда не воспитывал нас с помощью ремня. Но мужское воспитание чувствовалось всегда. С одной стороны, я к нему испытывал огромную любовь, а с другой — побаивался.
В Саратове мы снимали квартиру в большом двухэтажном доме на самом берегу Волги. В одной средних размеров и двух крошечных комнатках жили дедушка, бабушка, мама и мы, двое братьев. Ни ванны, ни туалета, естественно, не было — все «удобства» находились на улице. Сами кололи дрова, топили печь и носили воду. Обходились маленьким умывальником, подвешенным на кухне. Там же — два небольших стола, на одном стоял примус, а на другом — посуда. Вскоре у нас появилась газовая плита — счастье по тем временам необыкновенное.
В большой комнате стоял стол, за которым, не особенно стесняя друг друга, могла уместиться вся семья. Мама работала в райсовете, уходила рано и поздно возвращалась. Как правило, все вместе собирались только на ужин. Каждый раз он сопровождался наставлениями деда — как правильно держать вилку или ложку, как нужно есть первое и второе, о чем говорить за столом…
Если, например, мы шли в кино, то после возвращения домой дед обязательно заставлял нас пересказывать фильм. Позже я понял, что это не было стариковским чудачеством, — таким образом он тренировал нашу память и прививал навыки правильной разговорной речи.
Дед был заядлым преферансистом, других карточных игр просто не признавал. Он был поочередно членом двух «команд». В первой играл два, три или четыре дня — когда как получалось. Заканчивалось все тем, что игроки разругивались «в усмерть», и дед переходил в другую. Там играл опять же три-четыре дня — пока все обиды не забывались. Затем все начиналось сначала.
Играли обычно на кухне, потому что по неписаным законам обязательно нужно было курить: преферанс без курева — это не игра. Садились вечером после работы, и, как правило, карточное действо продолжалось до четырех-пяти часов утра. Особенно много он играл, когда вышел на пенсию. Умение играть в преферанс я тоже перенял у деда, хотя и не довел свое мастерство до такого совершенства, как он.
Унаследовал я от деда и привычку курить. Это был своеобразный ритуал. Он приходил домой на обед, включал радио — довоенную «тарелку» — и сразу же закуривал. После этого клал дымящуюся папиросу на одну из пепельниц, которые стояли во всех комнатах, и шел мыть руки. Затем в другой комнате опять вставлял папиросу в мундштук и снова закуривал. Каждый день в квартире дымилось одновременно несколько папирос деда.