К счастью, на воротах оказались люди, которые долгое время служили ее семейству. Они спросили, не хочет ли она взять с собой охрану. Она отказалась. По ее приказу они открыли ворота.
Уильям неподвижно лежал с закрытыми глазами, зная, что любое движение усилит и без того невыносимую боль в голове. Ковер под ним был неприятно влажным от слюны, рот открыт, как у рыбы, — он закрыл его. Рот совершенно пересох, но ему нельзя было спешить утолять жажду, потому что еще больше он хотел облегчиться.
Он приподнялся на четвереньках, собираясь добраться до уборной.
Оглядевшись со своей позиции на полу, он попытался понять, где находится. Перед ним оказался открытый сундук с платьями, в беспорядке переброшенными через край. Он уставился на кровать и гобелен на стене.
Спальня Кэтрин. Он был в спальне Кэтрин.
Что-то в его голове стало проясняться. Он сел на пятки и попытался вспомнить все. Он вспомнил, как пил на стене. И Эдмунда с его разговорами. Когда он вспомнил советы Эдмунда закрыть глаза на то, как принц будет укладывать в постель его жену, от вспыхнувшего с новой силой гнева в голове застучало. Выходит, он явился к ней таким пьяным, что едва стоял на ногах?
Вожделение охватило его при воспоминании о ее мягкой коже, о тепле, исходившем от ее постели. Потом он вспомнил, как грубо лапал ее. Он ведь собирался, когда она будет готова разделить его ложе, быть с ней нежным. Вместо этого он распустил руки, словно она была шлюхой, бесцеремонно прижал ее к кровати, готовый овладеть ею стоя.
Уильям закрыл руками лицо. Помоги ему Бог, он не мог бы придумать худшего, даже, если бы очень хотел.
Когда он добрался до собственной спальни, то обнаружил, что Томас заботливо оставил на столике большую кружку эля и хлеб с соленым салом. Он налил в тазик воды, смыл с лица и шеи въевшуюся грязь и задумался над тем, как исправлять положение. Не важно, что она сделала, это не извиняет его. И теперь, при свете дня, он признал, что в ее поведении в обществе принца Гарри не было ничего предосудительного. Он осмотрел себя. Он по крайней мере мог попытаться вести себя как лорд, а не как расхристанный пьяница. В этот момент в дверях появился проницательный, как всегда, слуга. Однако Томас избегал на него смотреть. Черт, недоставало только, чтобы слуга его осуждал.
Не произнеся ни слова, Томас принес дорогой темно-коричневый котарди и панталоны в тон ему. Потом помог надеть сверху широкий плащ цвета ржавчины, доходящий до колен. На его широких рукавах имелись длинные продольные разрезы от локтей до плеч, через которые проглядывал котарди.