– Ты король? – спросил дворецкий. – Я должен был догадаться…
– Это не твое дело, кто я, – ответил Конан, сдвигая брови.
Его показная суровость не смутила Веддета.
– Запугивать грозным лицом будешь кого-нибудь помоложе, мальчик. Ты киммериец, насколько я знаю. Варвар. И лучший король из всех, какие были в Аквилонии.
– Не сомневаюсь, – заявил Конан.
Он перестал хмуриться.
Старик говорил искренне. Ему незачем было льстить королю, потому что его жизнь не зависела от королевской милости.
– Ты можешь говорить, Веддет? – спросил Илькавар, желая хоть немного поучаствовать в беседе.
– Подайте мне вина…
Как любого раненого, Веддета мучила жажда. Илькавар поднес к его губам кубок с разбавленным вином. Дворецкий жадно напился и откинулся на набитый соломой валик, служивший ему подушкой.
– Большую часть жизни я прислуживал господам, а теперь мой господин прислуживает мне.
– Это ненадолго, – заявил Конан. – Скоро ты поправишься и займешь свое место в доме.
– Осталась третья ночь, – напомнил дворецкий. – Вряд ли мой новый хозяин переживет ее.
– Я пойду с ним, – обещал Конан.
Дворецкий долго смотрел на короля, как будто желал проникнуть в самые тайные его мысли; потом вздохнул.
– Вдвоем вы, может быть, и справитесь. Если останетесь живы, приходите навестить меня. Да, и оставьте мне денег… на всякий случай. Иначе меня могут вышвырнуть отсюда, а мне бы этого не хотелось.
– Иначе? – переспросил Илькавар.
– Если вы погибнете, я останусь без средств, и хозяин «Зеленого медведя» наверняка переменит свое отношение ко мне.
– Предусмотрительный старик, – сказал Конан, посмеиваясь.
– Я начинал карьеру, прислуживая торговцу, – ответил Веддет.
* * *
Торговца звали Катабах. Это был суровый, необщительный человек, характер которого закалили перенесенные в юности испытания. Он вырос в небогатой семье, рано осиротел, рано избавился от сестры, которую сбыл замуж… Кое-какое состояние ему удалось сколотить, в равной мере разоряя и конкурентов, и компаньонов, но все это, как говорил Катабах, было каплей в море. Ему требовалось нечто гораздо большее.
Для Катабаха не существовало никаких «нравственных ограничений». Он был негодяем, и не стыдился этого. Впрочем, и не гордился. Он считал свое поведение в порядке вещей и сильно удивлялся тому, что прочие люди пытаются вести себя порядочно. Для Катабаха подобное поведение было всего-навсего проявлением слабости.
При всей гнусности своего нрава Катабах вовсе не был неприятным в общении человеком. Напротив, многие охотно заводили с ним отношения. Он был интересным собеседником, подчас остроумным, желчным, иногда – злым, но всегда занимательным.