Дэнэмон больше ничего так и не сказал — то ли считая, что в этом нет необходимости, то ли оттого, что ему было запрещено говорить лишнее. Сукээмон перевел взгляд на товарищей, сидевших вокруг жаровни. Сэдзаэмон Оиси, Дзюродзаэмон Исогаи, Гороэмон Яда, Канроку Тикамацу… Один за другим они с улыбкой встречали его взгляд, и по глазам их было видно, что они все понимают. У Гэндзо Акахани в зубах была зажата трубка. Магодаю Окуда по привычке не отрываясь смотрел на угли. Матанодзё Усиода кривил губы в усмешке, заложив одну руку за пазуху кимоно.
Некоторое время все безмолвствовали.
— Тишина!.. — промолвил Дэнэмон, слегка склонив голову набок.
В это мгновение Гороэмон Яда вдруг разразился хохотом. От этого громкого беспричинного хохота, прозвучавшего как взрыв, всем стало не по себе.
— Что тут смешного?! — сердито одернул его Гэндзо.
Гороэмон, без оглядки на приличия завалившись на татами, продолжал неудержимо хохотать. Держась за живот, он отфыркивался и корчился от хохота. Магодаю подскочил к нему, обхватил своими мощными руками.
— Ты что, с ума сошел?! Что тут смешного?! — кричали ему.
— Совсем спятил! Надо же — ему одному смешно в такой момент!
В конце концов то ли в шутку, то ли всерьез человека три бросились на Гороэмона и скрутили его, но он все еще продолжал бешено хохотать.
— Оставьте его! Оставьте! — поспешил на помощь приятелю Сукээмон.
Сам Сукээмон тоже пребывал в каком-то странном нервическом оживлении.
— Да бросьте вы его! Послушайте! — обратился он к остальным. — Давайте что-нибудь учудим, а? Ну, что-нибудь напоследок!
— Пожалуй! Давайте! — отозвался Гэндзо, бросив свою трубку и вскакивая с циновки.
— А что, например?
— Да все равно. Представление какое-нибудь. А его милость Хориути у нас будет зрителем.
— Чушь! Я ж в этих представлениях ничего не смыслю, — возразил Магодаю, добавив, что они с Матанодзё лучше тоже будут зрителями.
Остальные повозмущались, что эти двое хотят повеселиться за чужой счет, но против представления никто не возражал.
— Время-то еще раннее, пятая стража[214] только началась. До ночи далеко. Ладно! Сейчас такой спектакль сыграем, что раз в жизни только и увидишь! Такого, ваша милость, в обычном театре не показывают.
— Точно! Зрелище будет редкостное!
Дэнэмон послушно занял место, предназначенное для зрителя, слушая веселый гомон, за которым смутно угадывалось что-то зловещее. Лицо его выдавало тягостные чувства. Он понимал, что, каков бы ни был приговор сёгуна, эти молодые люди сегодня затеяли последнее представление, прощаясь сами с собою и с ним, Дэнэмоном.