Наконец он увидел перед собой площадь и мрачные тюремные здания.
Мы забыли упомянуть, что возле больших тюремных ворот торчало пять железных стоек, вкопанных в землю и служащих для укрепления эшафота; но их не употребляли, потому что они находились слишком близко у стены, а эшафот возводили в стороне, на деревянных столбах.
Барон, погруженный в свои мысли, зацепился за одну из стоек и чуть не упал.
Осмотревшись, он увидел, что заставило его споткнуться, и, саркастически усмехнувшись, пробормотал:
— Однако, было бы большим несчастьем, если бы и я здесь пал.
Когда он подошел к тюремным воротам, часы пробили двенадцать. Господин д'Эпервье, надо думать, места себе не находил, ожидая ключа.
Шлеве позвонил, стараясь держаться скромно и боязливо, как по обыкновению ведут себя родственники, навещающие приговоренных преступников. Он даже сумел прослезиться.
Сторож, звеня ключами, подошел к двери и отворил ее. Барона он не мог узнать, потому что накануне впускал и выпускал его в темноте и не разглядел лица; кроме того барон, как мы уже знаем, до неузнаваемости изменил свою внешность.
— Я хотел бы видеть господина обер-инспектора,— произнес Шлеве голосом, в котором звучало неподдельное горе.
— Это невозможно!
— О, умоляю вас: попросите его принять меня и выслушать только несколько слов; я брат заключенного в Ла-Рокет.
Словосочетанием «заключенный в Ла-Рокет» обозначался приговоренный к смерти, и сторож понял его.
— Вы брат Фукса? В таком случае войдите.
— Да, самый несчастный из всех братьев на свете!
— Покажите свои бумаги,— сказал сторож и, заперев за вошедшим тяжелую дверь, внимательно посмотрел на него.
Часовые мерно шагали взад-вперед неподалеку от того места, где барон Шлеве вед свой разговор с привратником.
— Бумаги?… Добрый господин, я не взял их с собой, скажите это господину обер-инспектору.
— Не пустит,— отрезал сторож и, поколебавшись, добавил: — Но все же пойдемте со мной.
— Я вижу, вы сжалились надо мной, да вознаградит вас за это Матерь Божья,— бормотал Шлеве, следуя за сторожем по тюремному двору, окруженному со всех сторон стенами из красного кирпича. Больше всего он боялся, что кто-нибудь из тюремщиков заметит, что он прячет под плащом какую-то ношу.
Наконец они достигли двери, ведущей внутрь тюрьмы. Сторож отпер ее. Часовой окинул барона пристальным взглядом, тот быстро проскользнул в коридор.
— Замолвите за меня словечко, — жалобно попросил он сторожа. — Мне так тяжело, так жаль брата!
— Нашли, кого жалеть! — бросил на ходу сторож.
— Что поделаешь, я не могу отвечать за его поступки, хотя сам в своей жизни мухи не обидел…