— Врешь!
— Не вру, не вру. И ты прекрасно знаешь, что не вру. Кольке, охраннику с твоей автостоянки, двадцать четыре года было. И Киреева не взлетела бы на воздух, если бы ты за «дело о хайпалоне» не взялся.
— Да я… — задохнулся Евгений.
— Я — последняя буква в алфавите. Головка ты от телевизора, понял? Ты их всех угробил, а теперь за себя принялся. Черт с тобой в конце концов, но другие?!
Сдерживаясь из последнего, Евгений метнулся к двери.
— Пошел вон, — сказал он тихо и не услышал собственных слов за биением сердца. — Вон, говорю!
Каменев выбросил так и не прикуренную сигарету в грязную тарелку на столе, встал.
— До сих пор никто и никогда не говорил мне «пошел вон», — взялся он за ручку двери. — Но от тебя услышать эти слова мне не обидно. Знаешь, почему? Потому что ты потенциальный предатель, Столетник. Ты даже пса своего предал.
Евгений схватил его за отвороты куртки, но Каменев огромной лапищей зло отбил захват.
— Предал! И оправдал себя тем, что ему там будет лучше. Ты оправдывал все свои поступки. Прощай, — он повернулся и пошел вниз по лестнице.
Евгений хотел его окликнуть, вернуть, выяснить все спокойно и до конца, но вместо этого с силой захлопнул дверь, присел на корточки и обхватил голову руками.
Он еще не мог осознать всей горечи ухода Каменева из его жизни — слишком больно ранили самолюбие слова друга, слишком крут оказался поворот, за которым представала часть правды, тщательно скрываемая до сих пор от себя.
«Один в чужом, беспредельном, пустом, как вся твоя жизнь, пространстве… Зачем тебе оставаться в нем и влачить существование грешника, которому поздно каяться?..»
Отзвучали заздравные тосты, отгремела музыка, отзвенели бокалы, и гости, пьяные от вина и близости к губернатору, разъехались по домам, а на даче в Рыбине все еще было шумно: сворачивали скатерти и пересчитывали вилки официантки из «Таверны», переругивались водители в глубине окаймленного каменным забором двора, смеялись где-то женщины, вспоминая нюансы вчерашнего банкета, и сквозь шум морского прибоя пробивались тревожные крики чаек.
Гридин сидел в домашних тапочках и халате, хмурый от юбилейного похмелья и неприятных известий, которые вынуждены были сообщить ему приглашенные в комнату начальники «силовых» ведомств.
— Чья это игра? — вперил он тяжелый взгляд в начальника УФСБ полковника Давыдова. — Твоя?
Обычно спокойный, уверенный в себе Давыдов встал и покраснел.
— Сядь!
Воцарилась долгая, напряженная пауза.
— Это не игра, — закурил «Мальборо» заместитель губернатора Хализев. — К сожалению, конечно… На обиженных воду возят, полковник, — посмотрел он на Давыдова.