— Что ты думаешь? — спросила Харпер.
— Я нахожу, что краска — это очень странно, — ответил Ричер.
— Почему?
Он пожал плечами.
— Палка о двух концах, ты согласна? Краска уничтожает улики на трупе, что уменьшает риск, но ее транспортировка, напротив, существенно риск увеличивает.
— И еще краска — это очень характерная улика, — заметила Харпер. — Она выпячивает мотив убийства. И кричит о том, что убийца связан с армией. Краска является своеобразной перчаткой вызова.
— Ламарр утверждает, краска имеет большое значение с точки зрения психологии. По ее словам, убийца с ее помощью заявляет права армии на этих женщин.
Харпер кивнула.
— Да, именно для этого он заставляет жертвы снять штатскую одежду.
— Но если убийца настолько ненавидит этих женщин, что лишает их жизни, зачем ему предъявлять на них свои права?
— Не знаю. Проникнуть в мысли подобного маньяка очень трудно.
— Однако Ламарр считает, что она проникла в мысли убийцы, — возразил Ричер.
В последней из трех папок было дело Лорейн Стэнли. Ее судьба напоминала судьбу Каллан, но только все произошло совсем недавно. Стэнли была моложе. Она имела звание сержанта и занимала самую нижнюю ступень служебной лестницы на огромном военном складе в Юте. Стэнли была там единственной женщиной. Нападкам и издевательствам она стала подвергаться с самого первого дня. Ее профессиональная пригодность постоянно ставилась под вопрос. Однажды кто-то проник в ее комнату в казарме и похитил все форменные брюки. На следующее утро Стэнли пришлось явиться на службу в форменной юбке. Еще через день у нее украли все нижнее белье. Стэнли пришла на службу в юбке, под которой ничего не было надето. Лейтенант вызвал ее к себе в кабинет, заставил встать, широко раздвинув ноги, над зеркалом, положенным на пол, и учинил ей разнос за какую-то неразбериху в бумагах. Тем временем весь личный состав склада заглядывал якобы по каким-то делам в кабинет и любовался отражением в зеркале. Лейтенант отправился в тюрьму, а Стэнли, отслужив еще год, прожила некоторое время в полном одиночестве и умерла также в одиночестве в Сан-Диего, в маленьком бунгало, сфотографированном полицейскими фотографами со всех сторон, в котором калифорнийские патологоанатомы и криминалисты также не нашли абсолютно ничего.
— Сколько тебе лет? — вдруг спросил Ричер.
— Мне? — удивилась Харпер. — Двадцать девять. Я же тебе уже говорила. Это один из ЧЗВ.
— Ты из Колорадо, так?
— Из Аспена.
— Семья большая?
— Две сестры, брат.
— Старше или младше тебя?
— Все старше. Я в семье младшая.
— Родители?
— Папа фармацевт, мама ему помогает.