– Если только не… – Штегвайбель не договорил.
– Если только не что? – стал допытываться я.
– Ну, я думаю, вы и сами понимаете, что я имею в виду…
– Если только он не ночевал у своей любовницы или, если хотите, крали, подружки… или как там еще называют супругу номер два.
– Если только не было благоприятной возможности… – докончил Штегвайбель.
Разумеется, все это уже звучало в свое время на процессе Шлессерера и Демпеляйн, и эта внебрачная связь даже, если можно так выразиться, послужила отправной точкой, в конце концов и погубившей Шлессерера.
Фрау Кунигунда Шлессерер вышла из лучшей среды, так по крайней мере она считала. Ну, если уж быть предельно объективным, супругов Шлессерер, если говорить о происхождении, разделяло не так уж и многое: ее отец был инженером и проявил себя с самой лучшей стороны как пайщик одного из предприятий выше средней категории. В доме бытовала поговорка: «Не забывать, что мы – Тайхман!» И об этом, надо сказать, не забывали. Что подтвердилось и показаниями сестры жертвы, а также подруг последней, в частности фрау Ванзебах. Но даже в пору знакомства с фройляйн Тайхман Шлессерер принадлежал к куда более зажиточной прослойке, посему ему было наплевать на то, что папаша Тайхман свысока взирал на него как на будущего зятя. Фройляйн же Кунигунда Тайхман, поскольку явно не принадлежала к числу тех, кто фанатично исповедует принцип, что-де труд облагораживает, и весьма прохладно относилась к необходимости получить образование или хотя бы овладеть профессией, благополучно запамятовала на время факт своей принадлежности к роду Тайхманов и после обоюдных «да» расписалась в соответствующем документе как Кунигунда Шлессерер, правда, потом все-таки никогда не забывала, что она – Тайхман, пусть даже урожденная Тайхман.
Короче: брак никуда не годился, жизни не было. То, что фрау Шлессерер не покинула супруга, объясняется ее непомерной ленью, инертностью, нежеланием ничего менять и в немалой мере приверженностью к роскоши, которой ее окружил Гейнц К. Кроме того, в те времена, если кто-нибудь помнит, женщине, подавшей на развод, приходилось очень несладко. С другой стороны, и сам Шлессерер не желал обременять себя неизбежно проистекавшими из развода финансовыми обязательствами, таким образом, оба продолжали сосуществовать, как столь многие в этом мире… Которых, кстати сказать, куда больше, чем принято считать. Впрочем, все вышеизложенное отнюдь не мешало фрау Шлессерер всласть ревновать.
Как странно, она его терпеть не могла, не выносила даже его запах: «Что у тебя за мерзкий лосьон?», или еще чище: «У тебя изо рта так несет, что сил нет! Избавься, пожалуйста, от этой вони, хотя бы когда мы показываемся на людях». Естественно, что ни о какой физической близости и речи быть не могло – но горе той, кто вдруг осмелится домогаться его, пусть даже ей на супруга наплевать…