— Согласны, — упрямо наклонив вперёд голову на короткой шее, сказал Королёв. — Согласны, Валентин Петрович?
— Я согласен, — едва заметно улыбнулся Глушко. — Только я не совсем понимаю, к чему такая… бутафория.
— А как вы термин угадали, Валентин Петрович? — поинтересовался Гурьев. — Вот ведь что значит – настоящая научная интуиция!
— Ну, хватит уже, в самом деле, — поморщился Городецкий. — Переигрывать тоже ни к чему. Бутафория, как вы, Валентин Петрович, совершенно правильно изволили заметить, исключительно затем, чтобы между нами возникло нечто вроде предварительной взаимной расположенности. Без этого никакой совместной работы не получится, а нам от вас требуются не рапорты об исполнении и не победные реляции, а настоящая работа. Если нет возражений, давайте подпишем бумаги, а потом Яков Кириллович вас введёт в курс дела.
Глушко читал внимательно, время от времени недоумённо приподнимая брови, а Королёв подписал, не глядя, и теперь сидел как на иголках, ожидая, пока Глушко закончит вникать в текст. Наконец, Глушко передал Городецкому лист со своей подписью, и Гурьев довольно кивнул:
— Отлично. Раз формальности соблюдены, давайте приступим. Что вы скажете, Валентин Петрович, о ракетном кислородно-спиртовом двигателе с тягой в десять тонн?
— Это невозможно, — хрипло проговорил Глушко, посмотрев на ошеломлённого не меньше его самого Королёва.
— Невозможно сейчас или невозможно вообще? — уточнил Городецкий.
— Нет ничего «невозможного вообще», — отрезал Королёв. — Просто у нас такой аппаратуры нет. И ни у кого нет, поскольку технически и технологически…
— А у нас несколько иные сведения, — вкрадчиво возразил Гурьев.
Поднявшись, он стремительно переместился к стене кабинета, на которой имелась некая зашторенная конструкция. Глушко решил с самого сначала: наверняка за серым сукном скрывается доска или что-то в этом роде. И, когда Гурьев раздвинул материю, удостоверился, что не ошибся: его глазам предстал чертёж, в котором Глушко смог узнать знакомые очертания агрегатов жидкостного реактивного двигателя. Единственное, что сразу же понял Глушко – двигатель огромен и превосходит всё, доводившееся им в ГИРДе[49] до сих пор создавать. Посмотрев на Королёва, он убедился, что и Сергей совершенно потрясён.
— Невероятно, — выдохнул Королёв и рванулся к чертежу, едва не опрокинув столик с деликатесами. — Чьё это?! Валентин! Да иди же сюда, чёрт тебя возьми!
— Это работа конструкторского бюро одного очень талантливого и при этом ещё и чрезвычайно бойкого молодого человека, которого зовут Вернер фон Браун и который, к сожалению, находится в большом фаворе у товарища Адольфа Гитлера, — Глушко непроизвольно дёрнулся, услышав этот чудовищный оксюморон – «товарищ Гитлер». — Согласно имеющимся данным, фон Браун возглавляет конструкторско-испытательный центр в местечке Пенемюнде, где будет строить ракету, двигатель которой вы, дорогие товарищи, имеете счастье лицезреть. По некоторым, пока что непроверенным, данным, это – только один из двигателей, — Гурьев сделал ударение на «один», — создающейся под руководством молодого Вернера ракеты.