— Больно? — спросил, подойдя, Иван Дмитриевич.
— Ничего, — ответила я, растирая пальцами голову.
— Ус-стали? — сочувственно покачал он головой.
— Ничего.
Мы оба рассмеялись.
— Н-научились у меня! — сказал он. — Идемте, есть место в «к-к-козлике».
Мы побежали вместе.
В «козлике» уже сидели операторы, режиссер, Анна Николаевна и Вадим. Свободное место было рядом с ним. Я села.
— Поздравляю вас, — сказал он. — Сыграть лучше не могла бы и сама Комиссаржевская!
Душа моя наполнилась радостью.
— А вам удалось видеть эту знаменитую артистку? — спросила я иронически, досадуя на себя за то, что не могу быть равнодушной к его словам.
— Нет, злюка, не видел, — рассмеялся он. — Я не хуже вас знаю, что она умерла, когда меня еще не было на свете. Но рассказывают…
— Рассказывают, что хорошо все получается с хорошими партнерами, — заметила я, чтобы избежать его комплиментов.
Евгений Данилович засмеялся. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что он догадался о помощи Хабира.
— Ничего, Раюша, — весело сказал он. — Хабир — человек гуманный, обошелся своими средствами вместо моих жестоких советов… Но вы были молодцом!
— А где Михаил Алексеевич? — спросила я, как будто мне было это интересно, а разговор о Хабире меня не касался.
— Фу-у! Давно уехал! Запрашивает по телефону киностудию о каких-то делах, — ответил Вадим.
Я сидела рядом с ним, сохраняя самый беззаботный вид, но вряд ли мне было бы хуже, если бы Хабир действительно наставил мне синяков.
* * *
У «Батыра» уже снова были устроены удобные сходни. Нас ждал обед, по времени больше походивший на ужин.
Управившись со всеми тремя блюдами, я поднялась на верхнюю палубу и залюбовалась сумеречными лиловато-серыми красками воды, неба, песчаной косы. Большой буксир тащил с верховья длинный плот. Бревна, связанные звеньями, свободно изогнулись дугой, повторяя форму нашей речной излучины.
— Вот так бусы! — воскликнула Альфиюшка, подбегая ко мне и показывая рукой.
Плот действительно был похож на ожерелье гиганта.
— Ой, из бревен бусы!.. Смотрите! — прыгая на одной ноге, кричала Альфия матери и ее подругам.
Все балерины, которые отдыхали на палубе, подошли к нам. Опершись на поручни, они смотрели на плоты, между звеньями которых вода была зеркально гладкая, хотя шумно плескалась вдоль бревен.
— Какие мягкие краски! — задумчиво заметила Роза, и ее черные глаза стали мечтательными.
Она привалилась к поручням, небрежно свесив округлые руки, но ее небольшая голова была так красиво посажена на покатых плечах, что спокойно-горделивая осанка Розы, как всегда, сохранилась. Роза почти не изменилась с тех пор, как покинула интернат. Я сказала ей об этом. Она обернула ко мне свое задумчивое лицо, розовое, как… роза. Я улыбнулась.