— А помните, как шутила бабушка… Ольга Михайловна, — торопливо поправилась я. — «Зовут меня Розой — царицей цветов»…
Глаза Розы опять стали веселыми.
— Я даже помню, что кого-то тоже дразнили, — рассмеялась она и, склонившись ко мне, тихонько спела:
Отчего ты, Рая, такая худая?
Видно, плохо кормят тебя, дорогая!
— Выходит, мы обе не изменились с тех пор! — рассмеялась я. — А частушку совсем забыла…
— Я тоже забыла, — улыбнулась Роза. — Это Анвер вспомнил.
— А-а…
Наверное, у меня сразу изменилось лицо, потому что Роза, пристально поглядев на меня, сказала:
— Мы часто вспоминаем школу. Все, все стало дорогим… Даже как я на школьном концерте шлепнулась посреди сцены! Тогда рыдала, а теперь вспоминаю с улыбкой.
Я вздохнула, вспомнив свою Коняшу, которая была так далеко от меня. Она писала мне уже из Москвы, а я ей посылала только короткие записки. Все здесь было так не похоже на нашу прежнюю, школьную жизнь, что я ничего не могла объяснить в обычном письме. Я обещала ей при встрече прочесть самые подробнейшие записи, и в моей тетрадке все меньше оставалось чистых страниц.
— Чудесное, беззаботное время было! — вступила в разговор Фатыма.
Расплывчатые черты ее смуглого лица совсем потеряли отчетливость в сумерках, зато маленькую грациозную фигуру нельзя было спутать ни с кем.
— Помните, как мы всем интернатом катались по Москве-реке? — спросила я.
— Да-а, — протянула Фатыма и, обернувшись к реке, задумчиво спросила: — Но разве здесь плохо?
— Нет, что вы, моя речка прекрасна! — вырвалось у меня, и я вспыхнула, ожидая общего смеха над тем, как я присвоила речку.
Они не заметили или сделали вид, что не заметили.
— Смотрите, уже огни, — сказала Роза.
В наступающей темноте из-за поворота выплыли три белых огня на высокой мачте. Потом низко над рекой показались желтоватые фонари: два на середине плота и два на хвосте. Их отражения в воде дрожали, как в ознобе. С другой стороны двинулись навстречу два белых огня на мачте. Значит, снизу буксир тянет баржи. Зеленый огонь быстро пронесся мимо — это, конечно, «Павлин» обгоняет попутчиков.
— Большой нахал этот «Павлин», — заметила я.
Обе оглянулись на меня, но промолчали.
А вдоль реки уже рассыпались красные огни бакенов, и зажегся яркий сигнал на песчаной косе.
— Альфиюшка, пора спать! — сказала Венера.
— Нет! — закричала девочка и, сказав что-то по-башкирски, побежала на нос парохода, где зажглись и наши сигнальные огни.
Все засмеялись.
— Она сказала, что утром снималась в массовке и может ложиться так же поздно, как другие артистки, — перевела, улыбаясь, Венера и строго крикнула: — Альфия, сейчас же иди сюда!