— Что значит — под силу? Обязан! — категорически отрезала румяная пухленькая Галя.
— А если заболеет и выйдет из строя балерина Искандарова и весь наш коллектив будет в простое, то это кажется комсомолке неважным. Считается, что костюмерша не обязана принести теплую одежду, если ее просит ее же товарищ — комсомолка, исполняющая главную роль…
— У нее своя голова есть, — обиженно метнула на меня взгляд Галя.
— А ведь и машины тоже людьми с мозгом построены, а комсомольцы все равно за машинами во все глаза следят… Спроси-ка любого тракториста в Куштиряке. А Искандарова нам сейчас нужна не меньше, чем трактор в колхозе.
— Нажаловалась? — с упреком сказала мне Галя.
— Нет, — строго объяснил Анвер. — Мне Фатыма рассказала, и я очень удивился, что ты поленилась для общего дела два километра пройти: обратно уж довезли бы тебя, раз такое дело…
— Я не сообразила! — виновато улыбнулась Галя. — Да и Гошка вот тоже… Позвали помидоры есть, он и расселся… Не сообразил…
Гоша болтал ложкой в пустой тарелке и что-то бормотал себе под нос.
Из-за соседнего стола поднялся бригадир осветителей Виктор и подошел к нам.
— А что вы тут теряетесь с Гошкой? — тряхнув пышной шевелюрой, сказал он Гале. — У нас в киностудии свои начальники, и нечего нами командовать!
Галя вскинула на него глаза, и я увидела, как один взгляд может быть многоречивее длинных признаний. Галя любила этого самодовольного здоровяка. И каждое его слово казалось ей верхом ума.
Неужели любящий может быть так слеп, что ничего не видит за внешностью? Я невольно оглянулась. Там, в очереди около буфета, стоял Вадим. Разве это важно, что он некрасивый? Отзывчивость, ум, скромность — разве это не прекраснее красоты? Или, может быть, я так считаю, потому что для балерины красивое лицо не имеет особенного значения? Никто из вошедших в историю прославленных балерин не отличался выдающейся красотой, но они были больше чем красавицами… Мне казалось, что и для других людей красота лишь приятный подарок природы, не больше…
Мне стало жалко Галю, когда Виктор, снисходительно улыбаясь, как хозяин, положил руку на ее шею у затылка, словно держал за холку собственноручно откормленное животное. Эта манера, вошедшая в моду у парней, насмотревшихся заграничных кинофильмов и вообразивших себя парижанами, всегда была мне противна. Теперь же, когда я научилась понимать связь каждого движения с чувством, этот собственнический жест показался мне возмутительным. Открывать Гале глаза я не собиралась и все же не могла удержаться:
— Виктор, разве сегодня Евгений Данилович не был прав?