— Простите, Иван Агеевич, за шум!.. — И, обернувшись к нам, она с упреком сказала: — Называется работники искусства! Стыдно перед командой парохода.
Она подошла ближе к нам и огорченно обвела всех взглядом:
— Вот что, товарищи. Давайте-ка соберем и наших и ваших комсомольцев вместе. Пора поговорить по душам! А то стали слишком интересоваться собственной персоной. Всюду стремимся занять местечко помягче, урвать кусочек повкусней… Как будто пароход только для того и наняли, чтобы проводить приятно времечко, поудить рыбку, вроде многих балетных…
— Правильно, Лена! — воскликнул Анвер. — А то выходит, Евгений Данилович прав, говоря, что никак мы не похожи на комсомольцев!
— А кто из комсомольцев хотел со съемки убежать из-за Анны Николаевны? — срывающимся голосом спросила Галя. — О тех комсомольцах тоже будем говорить?
Анвер, покраснев, засмеялся!
— Поговорим! Хотя я за это уже получил свое от нашего парторга Хабира.
Я обратила внимание, как просто сказала Галя: «Хотел убежать из-за Анны Николаевны…»
И никто не возразил. Я и сама с этим молчаливо согласилась.
Обещание, которое я дала, становилось для меня с каждым днем все тяжелее.
* * *
В Старый Куштиряк я вернулась, когда склонившееся над лесом большое оранжевое солнце было уже перечеркнуто высохшей черной вершиной какого-то дерева. Отдохнув несколько минут на искусственной скале, я надела старые балетные туфли и начала свои ежедневные танцы из «Спящей красавицы».
«Та-ри-ра, та-ри-ра…» — напевала я мысленно чудесные мелодии Чайковского.
Тук-тук-тук… — стучали по настилу жесткие носки моих туфель.
«Тук-тук-тук…» — вторил где-то неподалеку дятел.
Внизу, в лощине, сумерки уже сгустились. Озеро, потеряв блеск, лежало плоское, зловещее. Невольно начав путать движения, я опустилась на всю ступню и подошла к краю искусственной скалы. Только самое полное отчаяние могло заставить броситься вниз в озеро молодую сильную девушку.
— Что могло бы вас заставить, Раюша, броситься отсюда? — спросил меня Евгений Данилович, когда я впервые увидела это озеро так же вот, под вечер.
— Броситься? Никогда! — твердо ответила я.
Мне не верилось, что я могу когда-нибудь умереть. Смерть!.. Мои родители умерли. Разве я могла с этим смириться? «Нет, нет!..» — кричу я, когда бабушка говорит, что ей пора уже умирать. Нет такой поры! Я не хочу, чтобы вообще кто-нибудь умирал. Кроткая Ап-ак должна вечно радовать своей красотой людей, и пичужки, поющие сейчас в густых зарослях на откосе, должны вечно исполнять прекрасные квартеты и квинтеты!.. Хочется, чтобы и они никогда не умирали. Я понимала, что это невозможно, и все равно не хотела примириться…