Он развалился на диване и с упоением читал мой подростковый дневник, в детские годы бережно хранимый от родителей под ковром спальни. На полу валялись мои старые фотоальбомы, диски с классической музыкой, которые раньше постоянно звучали в нашем доме. На экране включенного ноутбука светилась общая фотография моих погибших друзей, где Дима прижимал меня к себе, положив на мою рыжую макушку подбородок. Похоже, Филипп изучал мое прошлое, как родители изучали мое настоящее — пристально и с пристрастием.
— Что ты делаешь? — Возмутилась я.
Парень медленно поднял голову, и мотнул пальцем. Банка с газировкой вырвалась из моих рук, бросаясь к нему, словно преданная псина к хозяину.
— Ты читаешь мой дневник!
— Ну, да. — Филипп недоуменно пожал плечами, сжимая напиток. Железное кольцо на банке открылось само собой, с шипением выпуская газ. — Ты же запретила мне копаться в твоих воспоминаниях, а как я узнаю, что у тебя происходило раньше.
— Отлично. Чувствуй себя, как дома. — Буркнула я недовольно и убралась обратно, торопясь спасти от обугливания подгоревший лук.
Филипп появился на кухне и тут же уселся на стул. Щелкнув пальцами, он зажег свет. Потом, подумав, щелкнул еще разок, и загудел, включившись, электрический чайник. Резко отворилась дверца полочки, где стояли чашки, я едва успела пригнуться, и одна, пролетев над моей головой, звякнула о стол. Потом в воздухе проплыла пачка с чайными пакетиками, открывая бумажную крышку уже на ходу.
— Хватит! — Возмутилась я, схватив коробочку. — Не порть себе аппетит, сейчас есть будем.
Курица испускала соблазнительные ароматы из духовки. На плите довольно бурлили картофелины.
— Только сделай пюре. — Капризно попросил Филипп, не отрываясь от изучения страниц, испещренных мелким убористым почерком ребенка. Тогда, не успев испортиться в медицинском институте, буквы выходили гораздо понятнее. — Кто такой Андрей?
— О, — просияла я, — я была в него влюблена в четырнадцать лет.
Парень недовольно сузил глаза, словно сама мысль о моих теплых чувствах к комуто еще выводила его из себя.
— Но нам было не суждено остаться вместе. — В притворном сожалении заявила я. — Я рыжая, а это в корне противоречило его представлениям о женской красоте.
— Он был идиотом. — Буркнул Филипп. — Они с Павлом раздражают меня больше, чем твой Дима.
— С чего бы? — Я потыкала вилкой мягкие картофелины.
— Они же еще живы.
Я только закатила глаза. Филипп очень странно рассуждал о дружбе, любви и преданности, жизни. Мы действительно росли и взрослели в совершенно разных не похожих мирах.