Она села напротив растерявшегося и разомлевшего от комплиментов гостя, размешала ложечкой чай и вновь поинтересовалась:
– Так какими судьбами вы к нам?
– Внучку разыскиваю – Ирочку. Может, знаете что о ней? Она недавно приехала погостить к вашей соседке…
– Пожалуй, знаю, – кивнула Графиня, перебирая тонкими пальцами серебряный кулончик, висевший на цепочке на шее. – Такая приятная девочка с русыми волосами и большими глазами.
– Да, да, – радостно закивал Зайцев, счастливый уже только от того, что с внучкой ничего плохого в дороге не приключилось и до родственницы Ирочка доехала.
– Живет она у Ольги несколько дней. Кажется, уже в театр сходили… Точно не знаю, – делая легкий взмах рукой, сказала Таисия Аркадьевна. – Я встретила их внизу, почту вынимала, так они разговаривали про театр.
Егор Васильевич напрягся и заскрипел зубами: значит, Ирочка – душа наивная – виделась с Ларионовым… Так, так… Ну ладно, она по малолетству чудит, но Ольга повзрослее будет, неужели уму-разуму Ирочку не научит?..
– Я, признаться, с Ольгой незнаком, – сказал Егор Васильевич, собирая крошки печенья со стола и складывая их в блюдце, – она женщина-то положительная? Больно за внучку я беспокоюсь.
– Ольга? – переспросила Таисия Аркадьевна, делая паузу. – Здоровается всегда, тихо у нее в квартире… но, кажется, у нее совершенно расшатана нервная система. Думаю, эта беда с ней приключилась после смерти мужа. Легко ли жить вдовой… – Графиня тяжело вздохнула, из чего Егор Васильевич сделал вывод, что и она в свое время схоронила супруга.
Поблагодарив за вкусный чай и печенье, Зайцев с сожалением стал прощаться. Злоупотреблять гостеприимством он не посмел, да и боялся пропустить возвращение любимой внучки.
– Я, если позволите, еще немного посижу на ступеньках… – сказал он, пятясь спиной к двери. – Дождусь Ирочку и уж тогда перестану вам глаза мозолить.
– Может, вам дать плед? – предложила Графиня, провожая гостя.
– Нет, что вы, я газетку постелю…
– Если Ирина не появится к двум часам, то жду вас к обеду, – важно сказала Таисия Аркадьевна, – и попрошу без опозданий, не люблю, когда суп не слишком горяч.
Егор Васильевич вышел на лестничную площадку, вновь развернул газету и мысленно попросил прощения у своей тамбовской зазнобы Любови Григорьевны – сердце его теперь принадлежало другой.