– Ахти мне! Ты что ж это, как волк, посередь улицы на людей кидаешься!?
– А пташку ловлю, – Федор ухмыльнулся и оперся вытянутой рукой о забор, преградив Оленке дорогу.
– Ну, ловец! Дай пройти-то, не замай! Больно смелый стал…
– Нельзя нам трусить, – Федор пристально взглянул Оленке в лицо – и она опустила глаза. – Струсим – глядишь, пташка опять упорхнет. Нехорошо.
Оленка фыркнула, шлепнула его по руке.
– Ну пусти! Как бы пташка ясные глазки твои не выклевала!
– Ишь ты… Сокол-ястреб… Или сова, а Оленка?
Оленка вспыхнула, ударила сильнее.
– Сам ты сова! Филин! Глаза-то по ложке, а не видят ни крошки! А ну пусти!
Тут-то Федор и сделал то, чего уж минуты три хотел до смерти – поймал ее руку, тонкую и сильную, с огрубевшими от крестьянской работы, но длинными и изящными пальцами. Кожа на запястье казалась атласно-нежной. На среднем пальце Федор заметил дешевенькое серебряное колечко с бирюзой. Оленка рванулась не так резко, как можно было ожидать. Федор накрыл ее ладонь своей, сказал тихонько, перебирая ее пальцы:
– Жар-птица… Райская пташечка… разве тебе, душенька, такие кольца носить надо? Тебе сапфиры бы пошли, в золоте – яркие камушки, холодные… как твои глазки…
– Ага, золото, ага, – отозвалась Оленка с нервным смешком, но не отняла руки.
– Бриллианты… – Федор потянул ее за руку к себе – и она сделала шаг. – Хочешь – золотом осыплю тебя? Глаза будешь слепить… как солнышко…
Щеки Оленки вдруг вспыхнули ярким румянцем.
– Сказал нищий богачу: «Я тебя озолочу!» – бросила она и выдернулась из Федоровых рук.
Развернулась и быстро пошла прочь. Холодное солнце в розовом тумане позолотило ее косу, спустившуюся из-под косынки по спине – блестящие пряди ржаного цвета.
Федор смотрел ей вслед – и его нежная улыбка становилась хищной… и горько-сладко было.
Горько-сладко…
Настоящая красавица. И такая смелая, такая… живая… Не то, что городские женщины – недопеченное сырое тесто, сонные глаза, вялые руки… Жар Оленкиной крови зажег и Федора, разбудив крепчайшую смесь чувств – желания, охотничьего азарта, веселой злости, ощущения собственной силы…
Настоящая добыча. Его добыча.
Егорка увидел костер между лиственничными стволами еще издалека.
Попытался, подходя ближе, распалить сердце, рассердить себя – но не вышло. Так радостно было видеть их костер, их самих, так покойно…
«Не буду любезничать с ними», – пообещал себе Егорка, но выйдя на поляну, был уже вовсе не уверен, что это обещание сдержит.
Пламя, золотое, зеленое, голубое, полыхало посреди поляны, не касаясь земли, не трогая хвои и опавших шишек, не трогая мха, разливая вокруг мягкое живое тепло. Четверо бесстыдников, охламоны, нарушившие Государеву волю, развалясь, сидели на мху вокруг костра – и встали Егору навстречу.