Как только лакей закрыл дверь за последним гостем, отец Томаса повернулся и, не сказав ни слова, медленно и тяжело поднялся по лестнице. С каждым годом дом, который был выстроен как воплощение его «я», казался все менее похожим на замок и все больше походил на мавзолей.
Мать Томаса мгновение неподвижно смотрела на огромную резную дверь. В молодости она была сокрушительно хороша собой, с яркими светло-рыжими волосами, которые были совсем не в моде, но придавали ее привлекательности необыкновенный оттенок. Первые белые нити в этих волосах появились после смерти Гарри, а теперь в них остались лишь полосы меди и золота. Страх и забота, избороздившие ее лицо морщинами, становились отчетливее всякий раз, когда ее ярко-синие глаза обращались на сына, но по мере того как укреплялось ее пристрастие к бутылочкам с опиумом, это происходило все реже и реже.
Наконец леди Гамильтон со вздохом повернулась к лестнице. Томас вышел из полумрака, и рука ее метнулась к ожерелью семьи Олтуэйт, украшавшее ее шею.
— Боже мой, Томас, — сказала она. — Вы меня испугали.
Томас с неприязнью смотрел, как по телу ее волнами пробежала судорога. Было время, когда его присутствие не вызывало у нее такой реакции — до смерти Гарри.
А может быть, и после.
— Я тоже хочу простить вас, — сказал он, вытолкнув эти слова прежде, чем успел передумать.
Лицо ее застыло, потом преодолело потрясение и совершенно растаяло.
— О Томас, — тихо проговорила она. — Томас.
Он посмотрел на лакеев, стоявших с вышколенной неподвижностью по обеим сторонам двери.
— Пойдемте наверх, мадам. Поговорим в вашей гостиной.
— Конечно, — сказала она и сделала неуверенный шаг вперед, чтобы опереться на его руку.
Он заговорил, только когда она отослала из комнаты свою камеристку Валетт. Та бросила на Томаса встревоженный недоверчивый взгляд, но ушла, не сказав ни слова.
— Томас, — тихо проговорила леди Гамильтон и остановилась. Глаза ее были полны боли. Она пошла нетвердой походкой, утратив всю свою грацию, к шкафчику с винами, оформленному в виде секретера, но Томас проворно стал между ней и ее целью:
— Нет, матушка. Никакого опиума. Поговорите со мной.
Какое-то время она растерянно стояла, покачивающаяся старая женщина посредине комнаты, до такой степени забитой редкими вещицами и странными предметами обстановки, что для нее и Томаса почти не было места. Потом она вздохнула и опустилась в ближайшее кресло, рассеянно сбросив подушки с сиденья.
— Томас, я понимаю, что мы не часто с вами… разговаривали, — сказала она.
Язвительный ответ вертелся у него на языке, но он проглотил его и ответил с усилием: