Под этими словами подразумевалось недвусмысленное предостережение.
— Понятно. А что, если — ведь и такое может быть — она угрожала леди Эджингтон, а не взывала к ее жалости?
Эджингтон улыбнулся сбивающей с толку улыбкой, — он был мастер на улыбки, в которых в одинаковых долях содержались многообещающий шарм и безжизненный лед.
— Это, дорогой мой, было бы совершенно другим делом.
В дверь опять постучали.
— Думаю, это констебль, — легко сказал Эджингтон. — Я попытаюсь задержать его на какое-то время, чтобы вы по крайней мере успели надеть штаны. Заявления о невиновности звучат гораздо правдоподобнее, когда человек полностью одет.
С этими словами Эджингтон подошел к двери, предоставив Томасу уйти в спальню прежде, чем тот услышал, как поднимается засов и как барон сухо приветствует кого-то, судя по грубому голосу отвечающего — констебля.
Томас начал было надевать свежую рубашку и брюки, а потом, подумав, как должна выглядеть Мерри в своем грязном платье, надел вчерашнюю одежду. Будет труднее допустить безобидность их занятий, если он будет одет в свежее платье, а она — в лохмотья, в которые превратилась ее одежда прошлой ночью.
Он задержался перед зеркалом, чтобы причесаться. Причесываясь, он услышал, как открылась дверь в соседнюю спальню, и услышал спокойный голос Мерри:
— Доброе утро, полисмен.
Констебль произнес что-то нечленораздельное, и она ответила:
— По дороге со мной произошел несчастный случай, и лорд Варкур был так любезен, что спас меня. Взамен за его услугу он попросил меня предсказать ему будущее — я, знаете ли, спиритка, — и я с радостью сделала это. Боюсь, что мы отчасти утратили ощущение времени. Только когда пришел лорд Эджингтон, мы поняли, что уже утро.
Томас понял, что ему следует говорить, и вышел из спальни. Эсмеральда стояла, выпрямившись, ее рваная вуаль падала ей на грудь и скрывала лицо и то, что оставалось от прически. Верхнее платье было измято и в пятнах, но она выглядела такой же леди, как и его мать. Полицейский офицер сник перед этой ледяной величественностью.
— Могу ли я быть вам полезен, констебль? — спросил Томас с преувеличенной любезностью.
Полицейский стоял у двери, раскачивая руку, которой держал шляпу.
— Не знаю, так ли, сэр. Эта вот леди говорит правду?
— Я думаю, что она совершенно ясно изложила главные пункты, — сказал Томас, стараясь, чтобы его не втянули в прямую ложь.
— Тогда ладно. — Полицейский откашлялся. — Ладно, — повторил он. — Леди выглядит вполне. Хотите ли вы, мисс, написать заявление по поводу этого несчастного случая?