— Нет, вряд ли. Я совсем не рассмотрела тех мерзавцев, что напали на меня, так что вряд ли от этого будет толк, и все это будет очень обременительно.
— Ну, тогда я пошел, да? — Он снова помешкал, окинул ее взглядом сверху донизу, словно ища скрытые признаки насилия и страдания.
— Разрешите, я провожу вас, — сказала Эсмеральда, вмешавшись в разговор так плавно, что Томас не успел возразить, а она уже оказалась в дверях. — Я как раз сама собиралась идти.
— Буду страшно рад, мисс, — ответил полицейский, повеселев. — Квартира холостяка — не место для леди.
— Вы совершенно правы, — пробормотала она, оглянувшись через плечо на Томаса. — Это было очень беспечно с моей стороны — прийти сюда.
С этими словами она вышла, и констебль закрыл за ними дверь.
Томас с шумом выдохнул воздух, повернулся и пошел в спальню.
— Вас не затруднит сообщить мне, что все это значит? — спокойно спросил Эджингтон со своей софы.
— Думаю, что затруднит, — ответил Томас, быстро сбросив с себя вчерашнюю одежду.
— Вы идете за ней, не так ли?
— Конечно, — бросил Томас. — Я еще не покончил с ней.
— Так покончите, — сказал Эджингтон. — Хотя я не знаю, куда вы намерены идти. Вряд ли она вернется теперь на свою квартиру.
— Она — одинокая женщина, одетая в дорогое, но испачканное вечернее платье в… — он выудил из жилетного кармана часы, — в девять часов утра. Конечно, она пойдет домой.
У Эджингтона был такой вид, будто он хотел что-то сказать. Некоторое время он молчал и в конце концов проговорил:
— Надеюсь, вы понимаете, что делаете.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил Томас, натягивая свежий жилет. — Я тоже надеюсь.
Томас остановился в темноте наверху лестничной площадки и распахнул сломанную дверь.
Эсмеральда круто повернулась. Она укладывала вещи в сундук. Она была одета в светло-серое платье для прогулок, новая вуаль более темного серого цвета была поднята с лица и падала сзади, прикасаясь к лопаткам. Лицо у нее было такое усталое, что подействовало на него как удар в живот, прежде чем он успел обрести решимость. Потом ее лицо приняло предельно мягкое выражение, и Томас подумал, уж не показалось ли ему все это.
— Идите прочь, — проговорила она совершенно отчетливо, потом отвернулась и снова принялась бросать в сундук все, что можно было взять с собой.
Томас скрестил руки на груди и окинул взглядом комнату. Гостиная была маленькая. Стены оклеены новыми ярко-синими обоями, занавеси были разных оттенков красного, синего и золотого цвета. Все, казалось, было рассчитано на то, чтобы создать видимость чего-то экзотического. Сама нарочитость этого подействовала на него совершенно противоположным образом.