— Но… я представляю правосудие короля! — задыхаясь, вымолвил Парей.
— Хватит. Еще одно слово, и вы станете начальником полиции виселицы Монфокона.
Парей скорчил недовольную физиономию и вышел со сжатыми челюстями, словно ему нанесли оскорбление в публичном месте. Ренак обернулся к Аркуру.
— Вы производили вскрытие палача… Что вы обнаружили?
Лекарь короля прочистил горло.
— Я осмотрел только лицо. Именно здесь следует искать причину смерти. Палача лишили зрения: ему выкололи оба глаза. И на месте…
— Вы нашли ртуть и серу, я знаю. Причем я узнал об этом задолго до вас.
Аркур чуть не задохнулся. Аристократ на корню уничтожал любую инициативу.
— Нет никакой необходимости говорить или спрашивать, мессир лекарь. Извольте сесть. Как и мэтр Фламель, наш переписчик.
Фламель, дрожавший всем телом, поднялся со стула. Дворянин, гладивший свою окладистую бороду, притворился, что его терзают сомнения.
— Почему вы так волнуетесь, мэтр Фламель? Какая вам разница, узнал ли я ваше имя сегодня или в какой-нибудь другой день?
Положив обе руки на свой рабочий стол, Фламель пытался овладеть собой.
— Соблаговолите простить меня, но я удивлен. На какое-то мгновение я подумал…
— Что мы знакомы? — небрежно бросил сеньор. — Ну разумеется, мы знакомы.
Никола почувствовал, как у него задрожали коленки, а Бернар де Ренак продолжал своим шипящим голосом:
— И если мы знакомы, то только потому… Потому что мы стоим у самых истоков всего.
Швейцария, кантон Берн, наши дни
Голубой гребень вырисовывался на ослепительно синем швейцарском небе. Голландский архитектор спроектировал дом в честь Ллойда Райта.[15] Здание, казалось, все состояло из прямых углов, не говоря уже об обширной платформе, поддерживающей сооружение со стороны холма. Владелец, страстный кинолюбитель, пожелал иметь точную копию дома, в котором жил Джеймс Мейсон, недалеко от горы Рашмор, воспетой Хичкоком в фильме «К северу через северо-запад».
Солнечные лучи лились в широкие оконные проемы просторной гостиной. Однако они проникали только в первую треть комнаты. Уловка архитектора, позволившая жильцам наслаждаться светом и при этом не страдать от почти невыносимой жары, установившейся в конце этой весны.
Эдмон Канселье приканчивал порцию морского языка, приготовленного в меньё,[16] аккуратно складывая кости на края прямоугольной тарелки. Он редко приезжал, чтобы побеседовать с основателем группы «Аврора», но каждый раз с наслаждением вкушал блюда, приготовленные личным поваром хозяина дома.
Вокруг большого стола, покрытого золотисто-желтой скатертью, сидели шестеро мужчин в темных костюмах и две женщины в строгих пиджаках. Они тоже заканчивали трапезу. Все они, как и Канселье, члены группы «Аврора», сразу же откликнулись на приглашение ее основателя.