— Понятна. Я про это еще подумаю, — медленно произнес Дорин.
— Вот-вот, подумай. — Старший майор вздохнул. — Ты вон о философиях размышляешь, а меня другое гложет. Мелкое такое сомненьице. А что если я из Вассера самого главного все-таки не выдавил?
— Как так? Ведь он же ответил: будет воина, 22 июня.
— Да знаю, знаю… — Октябрьский сердито задвигал бровями. — Не могу объяснить… Говорю же: не сомнение, а сомненьице. Странное такое ощущение, будто обдурил он меня, обвел вокруг пальца.
— Ничего, спросите его на следующем сеансе. Соврать он не сможет.
Шеф засмеялся:
— Устами младенца. Так и сделаю. Ты прав, Егорка. Главный результат получен, остальное потом… Однако час прошел. Позвоню-ка в приемную…
По телефону шефу сказали что-то такое, от чего он залился сердитым румянцем и закричал:
— Вы передали про экстренную важность?!
Потом сник:
— Вот как? Ясно. Сделаю.
Шмякнул трубкой об аппарат и длинно, заковыристо выругался.
— Уже звонил! Говорить со мной не стал. Некогда. Велел изложить письменно и оставить у него на столе. Ночью прилетит — прочтет. Пяти минут пожалел! Как будто Октябрьский станет по пустякам дергать…
— Шеф, Нарком ведь все равно поехал лично беседовать с командующими округов. Чтоб были готовы к нападению, — стал утешать начальника Егор. — Пускай он еще не знает про 22-ое, это ничего. Завтра утром узнает. И скорректирует указания.
Старший майор засмеялся:
— Ты у меня сегодня прямо Василиса Премудрая. Не горюй, Иванушка, утро вечера мудренее. А я вот как сделаю! Не желает слушать меня, пускай Вассера послушает.
И шеф размашисто написал на листе бумаге:
«Тов. нарком, прошу срочно прослушать запись допроса Вассера.
Ст. м-р Октябрьский»
— Вот и весь рапорт, — с удовлетворением сказал он, засовывая в пакет бобину с магнитной пленкой. — Думаю, нахальство тона подействует. Разве что…
Придвинул листок и быстро приписал еще несколько строчек, но Егору уже не показал.
Потом встал, сладко потянулся, так что захрустели мышцы всего его плотно сбитого тела.
— Хоть начальство нас и не ценит, сегодня мы с тобой, Егорка, одержали большущую победу. Скажем об этом без ложной скромности. Не знаю, как тебя, а меня после победы всегда переполняет радость жизни. Которая требует выхода. — Он подмигнул Дорину синим глазом, — Ты понимаешь, о чем я? Сейчас занесу в кабинет Наркома пакет и отбуду. Пойдем-ка, проводишь меня до лифта.
Они вышли из кабинета. Октябрьский вышагивал по длинному коридору, напевая про любовь, у которой как у пташки крылья. Бодрится, подумал Егор. А самому, конечно, обидно.