Шпионский роман (Акунин) - страница 148
Он помалкивал, лишь ловил губами ее пальцы.
— Ты ушел от них, да? — улыбнулась она сквозь слезы. — Тебе было очень трудно это сделать, но ты все-таки ушел!
Ужасно хотелось соврать, но это было бы вроде воровства или предательства. Глубоко вздохнув, Егор сказал:
— Heт, я по-прежнему служу в Органах.
Все-таки он не ожидал, что она так от него шарахнется. Будто обожглась о раскаленную плиту.
— Тогда зачем? — И лицо будто заледенело. — Уходи!
— Из-за Маргулиса? У тебя с ним любовь, да?
Само сорвалось, он не хотел. И, главное, жалко так прозвучало, визгливо.
— Саша очень порядочный человек и замечательный специалист, — отрезала Надежда. — Он мой учитель. И в профессии, и в жизни. А люблю я тебя. Только мне с тобой нельзя.
— Да кто это решил? — взорвался Егор. — Учитель жизни Маргулис? Или твой папаша, пережиток капитализма? Ты своим умом живи, собственную голову слушай! Сама говоришь, что любишь! Я без тебя вообще не могу! Чего еще-то? Остальное неважно!
Чем громче он кричал, тем тише отвечала Надя:
— Я слушаю сердце, оно не обманет. Мне нельзя с человеком, который на стороне Грязи и Зла.
— Кто на стороне зла? Я?
Егор опешил. Он думал, что такими словами только в дореволюционных книжках разговаривают. Ну и обидно, конечно, стало. Это шеф-то на стороне зла?
— Да что ты знаешь про зло? — горько сказал Дорин. — Ходишь тут в беленьком халате, четвертая симфония Танеева, а через десять, нет, уже через девять дней начнется война. Страшная. Как попрутся на нас фашисты, со своими эсэсами и гестапами, тогда ты поймешь, где настоящее зло. Я и мои товарищи жизни не жалеем, чтобы защитить тебя, Викентия Кирилловича, Маргулиса твоего и еще сто пятьдесят миллионов советских людей. А ты нос воротишь! Железный Нарком для тебя, поди, хуже Антихриста, а он себя не жалеет, носится из штаба в штаб, чтоб подготовить Родину к обороне, а ты… Мы, значит, грязные, да? Чистый человек — не тот, кто грязи боится, а кто ее вычищает!
Это и был заготовленный текст, только немножко скомканный. И произнес его Дорин резче, чем собирался, но очень уж она его «грязью и злом» оскорбила.
— Война? — потрясенно повторила Надя. — Через девять дней? Господи!
И перекрестилась.
Выходит, другие его аргументы пропустила мимо ушей.
— Это государственная тайна. Ты никому. Даже отцу. Иначе меня расстреляют. И правильно сделают…
Она зажмурилась. Губы шевелились, но звука не было. Молилась, что ли? С нее станется.
Егор ждал.
Наконец, она открыла глаза, они были печальные, но спокойные.
— Я никому не скажу, даже отцу. И я не считаю тебя грязным. Грязного я бы не полюбила. Но ты все равно уходи. Одним Злом другое не одолеть, это я точно знаю. Ничего, есть у нас Заступник и кроме твоего наркома.