. А помимо того — три американских сенатора и как минимум с полдюжины конгрессменов.
— Подумать только, — вздохнул Глен, — они, видите ли, будут развлекаться морской прогулкой, принимать солнечные ванны, а нам с вами, рабочим лошадкам, придется ублажать эту знатную публику.
Рина снова не удержалась от смеха. Непонятно как, но Глену Тривитту всегда удавалось поднять ей настроение. Обычно она, несмотря на все усилия быть со всеми вежливой и приветливой, была погружена в себя. Не то чтобы она сознательно отстранялась от других, просто так получалось. Хотя Рина и научилась заново общаться с людьми, болтать, словом — жить повседневной жизнью, никто, кроме Доналда, к которому она искренне привязалась, особого интереса у нее не вызывал. Но месяц назад, познакомившись — уже на службе у Доналда — с Гленом, Рина обнаружила, что ей снова хочется смеяться. Этот среднего роста и ничем особым не примечательный мужчина лет сорока ей нравился. Глаза у него были светло-голубые, почти бесцветные, но смотрели они на собеседника с глубоким и сочувственным вниманием. Рина не сомневалась, что ему известно ее прошлое — а кому оно здесь неизвестно? — но только он никогда не заговаривал на эту тему. С ним всегда было приятно и легко. В этих бесцветных глазах угадывалась настоящая мудрость, в них светился цепкий, проницательный ум.
— Глен, — заговорила Рина, упершись ладонями в гладко отполированные, успевшие изрядно нагреться на солнце поручни, — не думаю, что нас с вами ожидает такая уж тяжкая работа. Будем надеяться, что никто не заболеет. Ну а что касается меня, то вряд ли сдача карт и приготовление коктейлей — такое уж непосильное бремя, а особенно если делаешь это ради Доналда. Если бы я не знала, что у него денег больше, чем все бухгалтеры на свете способны сосчитать, то постеснялась бы вообще что-нибудь у него брать.
— Да бросьте вы, Рина, — запротестовал Глен. — Вас за одно только появление на палубе нужно золотом осыпать.
— Спасибо. — Уловив искорку, промелькнувшую в его глазах, Рина ощутила некую неловкость. Она знала, что нравится ему, и это ее смущало. Иное дело, если б у нее самой было к нему какое-то чувство, если бы его прикосновения, звук голоса хоть немного возбуждали ее. Но она испытывала к Глену лишь обыкновенную симпатию, и было бы жаль оборвать тонкую нить этой необременительной дружбы.
— Нет, вы только посмотрите! — прервал ее размышления Глен, улыбаясь и указывая куда-то пальцем. Рина встряхнула головой:
— А кто это?
— И вам не стыдно, миссис Коллинз? Это же Вильгельм Штрольц, советник немецкого посольства в США, весьма известный дипломат.