— Это ваша собака вон там? Похоже, у нее глисты, — заявил я, — скорей всего, это острицы.
Пока Фаулер пытался сфокусировать взгляд на собаке, я покрепче стиснул губы и притворился, будто пью. А через несколько секунд вернул бутылку хозяину. Тот обхватил ее нетерпеливыми руками и повторил мое движение, только на этот раз сквозь толщу убойной жидкости пробежала цепочка крупных пузырей.
— А-а-х, — выдохнул он, и по его подбородку скатилось несколько капель.
— Ага, — кивнул я, — забористая штука.
Губы у меня горели, не столько от настойки, сколько от табака. Как бы за это «удовольствие» не пришлось расплачиваться, не вылезла бы лихорадка на губе. Хорошо хоть самогона в рот не попало ни капли. А вот несколько месяцев назад мне пришлось-таки познакомиться с самогонкой Кента Фарриса. Это было в первый и, надеюсь, последний раз. Как только я не сжег тогда свою несчастную гортань?
— На что только не приходится идти ради удовольствия клиентов, — подумалось мне.
Через десять минут я стоял посреди корраля, сжимая в руке свой верный аркан и обмениваясь с коровами тревожными взглядами, а через минуту-другую, наконец, бросил лассо и с гордостью увидел, как веревка обвилась вокруг шеи моей первой жертвы.
— Ну и наловчился же я обращаться с этой штуковиной, со временем можно будет участвовать в родео.
Видимо, несколько капель жидкого огня все же просочились в мой организм через кожу на губах, раз мне пришло в голову шутки шутить.
Конец веревки я передал Фаулеру. Тот некоторое время тупо вертел ее в руках, но, поразмыслив, обвязал вокруг старого столба, торчащего посередине изгороди, — справился с задачей.
— Тяните, тяните сильнее! — я пытался перекричать пациентку, как обычно выражавшую свой протест громким мычанием.
Это была самая робкая на вид, молоденькая телочка, которая все же намеревалась постоять за себя. Впрочем, ей было не по силам тягаться со своим мускулистым хозяином, который, несмотря на опьянение, в одно мгновение привязал ее к столбу. Я взял кровь из вены на анализ, поставил в ухо клеймо и заполнил соответствующий бланк. Сама по себе эта работа не слишком сложна, если бы не мелькающие в воздухе копыта и наставленные на меня рога коров, от которых то и дело приходилось уворачиваться, если бы не угрозы быка, откровенно возмущенного неподобающим обращением с красавицами его гарема.
Труднее всего было уберечь от брызг коровьего навоза официальные белые бланки, куда я заносил результаты проб на бруцеллез, да удержать в нужном положении все пять листов копировальной бумаги. Чиновники из государственной лаборатории Обурна крайне щепетильно относились к этим бумагам и постоянно присылали мне письма, в которых выражали недовольство наличием грязных пятен на моих документах. На одном таком письме красовались инициалы «БНЛ», что означало д-р Б. Н. Лодердейл, — так звали человека, возглавлявшего лабораторию в Монтгомери. Я почти ничего не знал о нем, однако поговаривали, будто бы он берет пробы не хуже Медведя Брайанта и одно только упоминание его имени повергает в трепет всех без исключения ветеринаров.