Но смогла бы она после этого остаться с ним? И родить от него ребенка? Смогла бы она оставить ребенка с ним наедине? То, что он сделал, никак не вязалось с тем человеком, которого она любит. Если все еще любит. Если она еще может его любить. Если она вольна выбирать.
На указателе у дороги написано: «Блэкпул 20 миль». В общем-то, место не хуже любого другого. Ей все равно надо где-то остановиться. На несколько дней, а то, может быть, и па неделю. Чтобы спокойно подумать.
W как в Worm
Червивое яблоко
План родился в метро. Он держался за верхнюю перекладину, которая, как всегда, была жирной и скользкой: желтый пластик в следах потных рук пассажиров. В вагоне было душно и жарко, его руки тоже вспотели. Его немного подташнивало из-за плотного запаха людского пота. Хотелось скорее на улицу. И еще — вымыть руки. Ему было противно держаться за грязный поручень. Но поезд дергался, и приходилось держаться. Страх упасть, потерять лицо был сильнее брезгливости. Другие пассажиры — счастливчики, которым удалось сесть, которым вообще удавалось многое, и жизнь у них была интересней и лучше, — легонько покачивались взад-вперед, словно сонные пациенты психушки. «Еще день — еще доллар», — подумал он, и его аж передернуло. Подсознание само выдавало эти избитые фразы, банальности, которые он постеснялся бы произносить вслух, слова, заставлявшие его морщиться всякий раз, когда он что-то такое слышал или даже когда они просто всплывали в мыслях. Так мог бы сказать его папа. Папа вообще любил всякую пафосную поебень, второсортные «перлы житейской мудрости» из второсортных же фильмов.
Для него любой фильм — второсортный. Он вообще не любит кино. Его бесят эти далекие от реальности сказки для взрослых с их дурацкой посылкой, что у всего есть причина и что все обязательно закончится хорошо. Полный идиотизм. Папенька, кстати, им тоже страдает. Может, как раз п набрался из фильмов. Отец живет в своем мире, который ему самому никогда не понять. Взять те же фильмы. Чем занимается папа по вечерам? Зависает перед телевизором. Почти каждый день, кроме своих драгоценных вторников. Вся гостиная в отцовском доме заставлена видеокассетами. Кассетами! Даже не DVD. Если ты так уж любишь кино, купи хотя бы нормальное оборудование, чтобы смотреть свои фильмы в хорошем качестве. Так нет же. «В оцифровке теряется дух оригинала». Это папа такое выдал. Для него эти кассеты — как грампластинки для придурочных меломанов, повернутых на виниле. Когда он жил в Лондоне, они постоянно паслись в магазинчике через улицу. На самом деле это был даже не магазин, а просто полуподвал, заставленный картонными коробками с этим самым винилом. «Настоящие записи», — было написано на облезлой табличке над дверью. Вот оно, дно свободного рынка: и этот занюханный магазинчик грамзаписей, и вообще все торговые точки, где продается подобная хрень. Любой старый хрен может выставить на продажу любой старый хлам. И еще есть идиоты, которые все это покупают. Вымирающие экземпляры. Сам он этого не понимает и никогда не поймет.