Раздаются удары: КЛАНГ-КЛАНГ.
Горбун ХОРХЕ выковывает клинок САРАЦИНСКОГО МЕЧА с усыпанной драгоценными камнями рукояткой.
ЯКОБУС смотрит на Д-РА ПРЕНДЕРГАСТА с высокомерной улыбкой; он словно ожидал его появления.
ЯКОБУС
Что ж, доктор Прендергаст, рад, что вам это удалось. Я специально оставил сержанта Андерсона, чтобы он указал вам путь.
ХЭДЛИ — на лице которого написано искреннее негодование — бросается вперед, но Д-Р ПРЕНДЕРГАСТ останавливает его.
ЯКОБУС
(продолжает)
Вы как раз вовремя — будете свидетелями моего апофеоза.
ХОРХЕ, завершив работу, вручает МЕЧ своему хозяину.
ЭННИ бьется в оковах, пытается что-то крикнуть, но рот ее заткнут кляпом.
ЯКОБУС любовно поглаживает МЕЧ.
ЯКОБУС
(продолжает)
Бедняга Прендергаст, как вы могли надеяться победить меня? Неужели вы не понимаете, что я проводник бессмертной силы? Во мне она нашла свое воплощение, и в этом качестве я путешествую сквозь века. Я кормлюсь костным мозгом времени. Я был здесь задолго до того, как в океане зародилась жизнь, и останусь здесь, когда земля обратится в пустыню, усеянную костями. Препятствия, которые вы чините мне, лишь забавляют меня. Но теперь все кончено…
Он заносит МЕЧ. А потом…
Потом горбун ХОРХЕ с горящим взглядом и плотоядной улыбкой подходит к алтарю. Он срывает пурпурное покрывало и открывает…
МЛАДЕНЦА ЭННИ, лежащего на алтаре!
ЭННИ захлебывается, давится собственным криком, извивается всем телом в тщетной попытке освободиться.
ЯКОБУС возносит МЕЧ над головой, он готов вонзить клинок в грудь младенца.
Однако Д-Р ПРЕНДЕРГАСТ лишь снисходительно улыбается.
Д-Р ПРЕНДЕРГАСТ
Не спешите, Якобус…
Его глаза! В его глазах стоял ужас. И еще. Прошло всего две недели с тех нор, как мы виделись в последний раз, но мне показалось, что за это время он постарел лет на двадцать. Он взирал на нас из-за двери с враждебной опаской, как будто ожидая подвоха, похожий на дремучего монаха-отшельника, которому не дали додумать его мрачную думу. Меж тем ему было немногим за шестьдесят.
«Вот те раз», — подумал Ричард Шторм, увидев лицо сэра Майкла, который, похоже, всерьез вознамерился испепелить его взглядом.
Мы уже отпустили такси, и шум мотора постепенно затих в вязких сумерках. Тяжелые свинцовые тучи, словно спасаясь от ветра, жались к самой земле. Каменная громада дома зловещей тенью нависала над нами, словно не одобряя нашего внезапного появления.
Сказать по правде, дом и не думал над кем-либо нависать — тем более зловещей тенью, — и не было в нем ничего враждебного. Это был опрятный старинный особняк, каменное здание с продолговатым фасадом и множеством окон. Никаких черных воронов, недобро косящих глазом с водосточных труб или мансардных крыш, не было и в помине. Однако изможденное лицо сэра Майкла, лицо, на котором лежала печать ненависти — бледные, ввалившиеся щеки и злобный, настороженный взгляд, — вселяло благоговейный трепет и создавало какое-то зыбкое, невнятное, лихорадочное ощущение нереальности происходящего. К тому же Шторма с утра донимала легкая мигрень.