Любовь, любовь, бессмысленно крутилось в голове Бернарда. По щекам его катились слезы, но он не замечал этого.
— Так ты согласен?
— Да, — ответил Бернард.
Послышался отвратительный скрежет. Ни единый мускул не дрогнул на его лице, но он все же посмотрел наверх. Крышка саркофага пришла в движение.
Теперь Бернард слышал несколько голосов, кто-то там, наверху, переговаривался друг с другом. Натужное кряхтенье. Снова скрежет.
Внезапно по его глазам, словно лезвие, полоснула полоска серого света. Он крепко зажмурился, и перед глазами у него вспыхнули и поплыли красные круги. Прохладный воздух омыл лицо, и он машинально принялся ловить его ртом, вбирать всем телом, всеми своими порами.
Из груди у него вырвался слабый стон.
Он пошевелился, открыл глаза. Полоска света стала шире. Воздух был подобен глотку живительной влаги в безводной пустыне. Бернард глотал и глотал его, не переставая, и в каждой клеточке его тела нарастало ощущение неземного блаженства. Даже боль в висках, даже ломота в суставах казались восхитительным обещанием жизни. Вечной жизни.
Плечи у него задрожали, и он заплакал, но на сей раз это были слезы счастья. Постепенно взгляд его пробился сквозь каскад слез и света. Свет дробился и сверкал, расцветал букетами фейерверков, проливался ливнем, растекался ореолом радужного сияния.
И в центре — в самом центре этого ореола — вдруг возник Яго.
Бернард не мог бы определить, чего в его душе больше — неистового ликования, охватившего его в тот момент, когда сдвинулась каменная крышка, или тихой радости, затеплившейся в сердце, когда он наконец увидел это продолговатое лицо с резкими, правильными чертами в обрамлении длинных темных волос. Глаза, как и голос, были холодные, подернутые туманной дымкой, в них угадывались ум и спокойная уверенность в себе. В уголках губ притаилась мягкая, приветливая улыбка.
Это был его отец.
— Теперь, со мной, — сказал Яго, и голос его лился вместе с лучистыми потоками света, — тебе больше не придется стыдиться самого себя.
Бернард попытался кивнуть.
— Любовь… — беззвучно, одними губами, прошептал он и лишился чувств.
Когда Бернард снова открыл глаза, Яго уже не было.
Вместо него над саркофагом, склонившись, стоял человек со шрамом. Из-под низкого лба с короткой грязной челкой Бернарда буравили красноватые поросячьи глазки. Улыбка делала обезображенный рот совершенно бесформенным.
— Фу! Кто же это здесь так оконфузился? Ну ничего, малыш, поднимайся. Сейчас наведем красоту. Пора собираться в путь.
Тут он склонился еще ниже и, схватив Бернарда за руку, кряхтя и охая, придал ему полусидячее положение. Каждое движение отзывалось в теле Бернарда мучительной болью, пронзавшей его с головы до пят. Голова завалилась набок, и казалось, будто она лежит на гвоздях. Ища поддержки, Бернард обхватил человека со шрамом за мускулистые плечи.