Проверка слуха (Хлебникова) - страница 39

На первую страницу
в твоих глазах святым сияет светом…
Как, девочка, ты будешь хороша,
пока не догадаешься об этом!

* * *

Прифонарная тень
удлиняет короткие мысли…
Обрывается день
чередой надоевших картин…
У меня — карантин.
Так беспомощно руки повисли,
и жирует бумага
до будущий щедрых путин…

* * *

Не прощаясь, тихонько уйду,
не накликав на дом ваш беду,
льдом растаю на краешке дня —
белый свет, отдохни от меня!
Всё останется: ветер и дождь,
рыжих листьев неровная дрожь,
только дым отлетит от огня
и в дорогу проводит меня…
И друзья в неотложности дел
не заметят, что дом опустел —
просто скажут: «Закат полинял!..»
И забудут, забудут меня…

* * *

Всё войдет в берега,
как Яик и Ока
по весне,
напоив заливные луга,
входят в русло.
Так пейте же, пейте
пока
пить дают.
Пейте впрок, как верблюды,
готовясь к пути,
чтоб до следующей речки
живыми дойти.

* * *

День проступает сквозь шторы,
сквозь дымный угар.
День проступает —
и надо ли праздновать труса?
Тонко над ухом зудит тонконогий комар…
Этот — укусит.
Этот укусит и сытым взлетит за карниз,
пятнышком тёмным лепясь к травянистым обоям.
Я, расслабляясь, поглажу волдырь, будто приз:
нам полегчало — обоим.
Нам полегчало — комар отвопил и затих,
я же укус раздираю до крови, до сути:
если напиться хотят из сосудов моих,
значит, и я что-то значу в сегодняшней смуте.

* * *

Курьерский поезд — скорые друзья,
плацкартное расхристанное братство.
От преферанса можно отказаться,
а от расспросов спрятаться нельзя.
Здесь, дохлебав дежурный кипяток,
домашним зельем полнятся стаканы,
и, будто отказали все стоп-краны,
стекают судьбы в общий котелок.
Не уставая, спорят до утра:
клянут, клянутся, каются, пророчат…
Как будто завтра — край! И этой ночью
им нужно жизнь осмыслить до нутра…
И возведя хрустальные леса,
к утру расправясь с острыми углами,
прощаются, как с близкими друзьями,
не оставляя, правда, адреса.

КИШИНЁВ

Центральный проспект — осевая старого города.
Сто шагов в сторону,
и он превратится в заворот кишок
темных одноэтажных уличек…
Калека–фонарь
качается в жестяной тарелке так,
что кажется,
будто качается улица
и скрипит вместе с ним.

* * *

Как пощечина на остывшем асфальте
багровеет кленовая пятерня.
Дождь.
Сентябрь.
И для меня
уже окончился год.

* * *

Не по правилам бить лежачего:
был рысак — да дорога склячила!
В тёмных веках усталость прячется,
обгоняют его — стоячего.
Не по правилам злой смешок ползёт:
«Был силен рысак, да теперь не тот!
Глянь, глаза ему заливает пот!
Ну, а мы шажком проползём вперёд…»
Едкий смех камчой по губам сечёт —
он в последний раз в кровь закусит рот,
и в последний раз землю вспять рванёт,
чтоб упасть, но там, где не всяк найдёт…
Следующая страница