— Это меня не будет. — улыбнулся дед, поддразнивая внука. — А Нуржан, Нуржан никуда не денется.
— Тогда я буду военный! — решил тогда Шибанов свою судьбу, не подозревая о силе детских зароков. — Военные же главнее, чем милиционеры?
— Это смотря какие военные… — снова развеселился дед. — А то вон сам знаешь, какие бывают военные! — это он намекал на отца, который вообще-то являлся подполковником войск связи, но в форме семья его видела два или три раза.
— Нет, я буду настоящим. — снова накаркал Шибанов себе уже не только армию, но и Дагестан, и Курчалой, и полтора года окопной грязи; но не остановился и добавил еще полтора ментовских: — Или вообще милиционером. Только хорошим, как Пал Палыч Знаменский. Приеду и застрелю его, или арестую. Во-о-от с таким автоматом. Или с саблей.
— Афтаматам, ишь ты! Саблей! — фыркнул дед. — Не бойсь, будет тебе… сабля. Даже две. В кажну руку… — дед сказал это как-то так, что Шибанов сразу, всем своим существом понял: все, что мы сейчас говорим — не просто так. По спине пробежал морозец, и Шибанов, понимая, что отчаянно трусит, все-таки не утерпел и спросил деда про сабли:
— Деда, а что, правда? А какие они? А они сейчас дома?
— Такие… Какие надо… — непонятно чему усмехнулся дед и задумался о чем-то. Потом махнул рукой, будто соглашаясь, и сказал: — Как вторую фуражку сымешь, приезжай сюда. В доме две ночи проспи — найдешь. Дед снова остановился и присел на корточки, поставив Шибанова перед собой.
— А сейчас забудь все это, хорошо? Вспомнишь, когда надо. А пока забудь. И странное дело — Шибанов на самом деле забыл. Когда они подошли к дому, Шибанов совершенно ничего не помнил — до Того Самого вечера.
— Старший лейтенант Шибанов по вашему приказанию…
— Не шуми, сынок. Слышь, Данил. Это мой взводный, с Чуклинской роты.
— Давай за Чуклина.
— Давай.
— Эх, Сеня, земля тебе…
— Ф-фух…
— Хм-м… Ага…
— Шибанов, че навис-то. Присаживайся, жевни пока там чего. Комбат с ПНШ группировки привычно вязали лыко, несмотря на рядок пустых бутылок из-под «Казачьей». Шибанов присел за шаткий столик, но к закуси не прикоснулся — майоры жрали водку с одной банкой сосисочного фарша, она так и стояла, поблескивая зеркальцем нетронутой жижицы среди минных колпачков, служивших тарой. Еще на столе лежала накроенная ломтями сырая буханка, единственный отломленный кусок которой по очереди использовался начальством для нюханья между дозами. Колпачков было много, из чего напрашивался вывод, что начальство сперва отдыхало в компании, но вскоре компания рассосалась, оставив майоров-однокашников бухать вдвоем.