— Это что? — удивленно спросил он.
— Разверни, княже, — посоветовал я вместо ответа.
Он опасливо развернул небольшой сверток. Свеча давала не так уж много света, но его вполне хватило, чтобы высвобожденные из платка камешки приятно засветились и заиграли призрачными голубоватыми огоньками.
— Узнаешь? — поинтересовался я.
— Погоди-погоди. — Воротынский сморщил лоб и нахмурился. — Так это же подарок, кой ты отвезти собирался.
— Я не собирался, я их и отвез, — последовал мой ответ.
— А сызнова как они к тебе попали? — осведомился Михайла Иванович.
— У Андрея Тимофеевича с деньгой небогато, вот он и отвез бабке Лушке как плату за отраву. А когда Светозара, что ныне в поварской, от старухи ушла, она их и прихватила. У нее я эти серьги и забрал. Так кого стыдоба должна разобрать?
Воротынский обмяк и медленно покачал головой. Один раз, второй, после некоторого перерыва — третий. Он то ли сосредотачивался, размышляя, что теперь делать дальше, то ли просто терялся от возмущения, вспоминая, как нагло надул его Андрей Тимофеевич. Вспомнить было что. Долгорукий даже предложил в подтверждение своей непричастности немедля послать на женскую половину холопку, которая принесет особо чтимую икону их семейного покровителя — Симеона Столпника, на которой он готов поклясться. Жаль, что смущенный донельзя Михаила Иванович отказался, о чем сейчас сильно жалел.
— Ну и времечко пошло, — сокрушенно произнес он, — А ведь не молод, всего-то на пять лет постарее меня будет. Как же это он? А мне-то ранее почто их не дал?! — обрушился он на меня, скрывая тем самым свою неловкость и смущение.
Я замялся. Особо хвалиться было нечем, равно как и гордиться.
— Светозара лишь недавно мне их отдала, — нашелся я наконец, хотя на самом деле все обстояло несколько иначе, потому что увидел я их на самой княжне.
Точнее, это я поначалу думал, что на княжне…
Светозара появилась на подворье за неделю до приезда князя Воротынского и в первый же день, точнее, ночь, попыталась нырнуть ко мне в постель. Но я вместо этого усадил ее рядом с собой и провел очередную политбеседу на тему, что продолжать нам ни к чему. Пошалили разок, порезвились, и будя. Мол, всем ты хороша, красна девица, но влечение тела ничто по сравнению с любовью, а потому…
Вообще-то я собирался поговорить с ней начистоту гораздо раньше. Давно назрело. Судя по обрывкам некоторых фраз, неосторожно вырывавшихся из ее уст во время очередного приема мною лекарства, напрашивался вывод, что у дамы, вдохновленной первой нашей близостью, далеко идущие планы, отказываться от которых она отнюдь не собиралась. Зря я надеялся, что ей не понравится. Оказалось, что все обстоит как раз наоборот — согласно ее словам, я был первым, и единственным, в ее жизни мужиком, который доставил ей такое удовольствие.