— Что ещё?
— Может быть, пойдём погуляем перед сном? По палубе?
— Открытой палубе?
— Да, открытой. Прямо под небом. Так, чтобы внизу было море. А вверху — небо. И ветер.
— Ледяной осенний ветер. И бушующее море. В бледных отблесках лунного света. С непривычки это даже бывает страшно. Ида, милая, неужели тебе хочется простудиться? А завтра придётся рано вставать.
— Ханс, а где же романтика?
— Я много раз ходил на яхте на Аланды и в Северное море через Кильский канал. И один раз с рыбаками, на неделю в открытое море. Поверь мне, всё это сильно отличается от круизных прогулок. И ночная Балтика, особенно осенью… Нет, это не для каждого!
— Но мы же будем стоять на палубе! Это же совершенно безопасно!
— Ида…
— Я не простужусь. Совсем недолго.
Нет, нелёгкое это занятие — спорить с женщиной. А то и вовсе бесполезное.
— Ну, хорошо, — сдался Ханс. — Только действительно недолго. Нам ведь ещё завтра рано вставать. И…
— Что?
— И ещё коктейль. Я закажу?
Она кивнула в ответ. Её охватила вдруг такая неожиданная, внезапная, неизвестно откуда взявшаяся усталость. Полусон… Словно она прошла уже под ночным небом, отбиваясь от резких порывов холодного ветра, что подталкивает в спину и хватает за рукава. Словно успела уже вдохнуть влажный, настоянный на тяжёлых чёрно-серых волнах морской воздух.
— Всё в порядке?
— Да. Теперь я тебя подожду. Только недолго.
Ханс встал и отправился к стойке бара.
Ида провожала его взглядом до тех пор, пока её внимание не отвлёк нарастающий шум у неё за спиной.
Мужчина за соседним столиком неловко взмахнул рукой и задел бокал, что стоял на самом краю стола. Бокал упал на бок, прокатился полукругом, щедро разливая по столу остатки «Хеннеси» — и, задержавшись перед падением на долю секунды, слетел на пол, с коротким и глухим хлопком разбившись на крупные, неровные осколки.
Мужчина продолжал энергично жестикулировать, ничего не заметив. И вдруг, словно заметив или просто ощутив, что произошла какая-то неприятность, пусть мелкая, незначительная, но оттого, наверное, ещё более досадная, осёкся он резко на полуслове, остановился — и посмотрел вокруг, медленно поворачивая голову, лишь на долю секунды задерживая взгляд на лицах людей, что сидели вокруг него. И когда его взгляд встретился со взглядом Иды — она вдруг поняла, что человеку этому отчего-то страшно. Очень страшно. И страх этот не отпускает его ни на секунду, ни на миг, пусть самый малый миг передышки, отдыха, краткого забвения, забытья. Потому так весел он и развязен, что всё это: и громкая, подчас резкая речь его, и размашистые, стремительные движения, и смех, громкий и раскатистый, всё это — только демонстрация веселья, которого в реальности нет и в помине.