Не зная, как еще меня взбодрить, Воротынский рассказал о дальнейших условиях, которые Долгорукому, как проигравшей стороне, непременно придется соблюдать. Оказывается, теперь, после того как сверху подтвердили мою правоту, он должен явиться завтра, и я, как правая сторона, могу потребовать от своего обидчика все что захочу, и тот должен выполнить.
Я к тому, что ныне все в твоей власти. Об деревеньках, злате-серебре да прочем речи нет, а вот ежели восхочешь его дочку, княжну Марию, под венец повести — тоже твоя воля, — пояснил Воротынский.
Как ни удивительно, но я был настолько вымотан, что не отреагировал даже на это. Во всяком случае, отреагировал не так бурно, как ожидал того князь. В душе по-прежнему царила пустота, на сердце — тоска, и вообще — сплошная апатия, густо политая соусом пессимизма. Или я еше просто не осознал, что наконец-то сбылось то, к чему я стремился целых два с половиной года? Трудно сказать.
— Мать твоя эвон какая радая была бы, ежели бы дожила до сего светлого денечка, — хитро толкнул меня в бок князь, не теряя надежды растормошить или отвлечь, пусть не мытьем, так катаньем. — Я так мыслю, что и она тебе тож подсобляла на поле. Известное дело, родители детишек своих и опосля смерти не забывают. Не зря я тебе сказал, чтоб ты ее парсуну на грудь надел.
— Не зря, — вяло согласился я и… продолжил пить.
Так и пил, пока не отключился.
Я и сегодня проснулся не сам — Тимоха растолкал, сообщив о прибытии на подворье «гостя»…
Долгорукий выглядел еще одним контрастом в сравнении со вчерашним днем. Помнится, тогда он суетился, лебезил перед царем и кичливо тряс своей бородой, поглядывая в мою сторону. Сегодня Андрей Тимофеевич предстал угрюмым стариком, который все время молчал, мазохистски смакуя собственное унижение перед безвестным фрязином. Злющий, как цепная собака, я изначально не собирался с ним рассусоливать.
— Свадьба через три седмицы, — обрывисто бухнул ему. — Жених перед тобой, а кто невеста — сам ведаешь, не маленький. Или еще одного сыновца на меня науськаешь?
Тот мотнул головой.
— Тебе черт помогает, — проскрипел он еле слышно и строптиво поджал губы.
— Пусть черт, — равнодушно согласился я. — А свадьба все одно через три седмицы, прямо на Покров. Иначе нет тебе моего прощения. Так и будешь стоять, пока не окоченеешь. А замерзнешь — все одно женюсь. — И злорадно добавил: — Только тогда мне твое родительское благословение до… лампады.
— В церкви требуют, чтоб жених с невестой по согласию сходились, — заметил он и зло осведомился: — Али тебе и на енто наплевать?