— У нее телефона нет. Ничего, она у меня догадливая, сообразит, если что.
Фрол подумал, что он не первый, кого эта любвеобильная практикантка журфака затащила сюда; от этой догадки, выпитого коньяка, пресыщения любовью ему стало не по себе.
— Я поехал, Нин, — не слишком решительно сказал он, но возражений с ее стороны не последовало — сон был теперь для нее превыше всего. — Ты позвонишь?
— Позвоню, позвоню… Бутылки забери, выкинь по дороге.
— По какой дороге-то? — усмехнулся Фрол. Он поднял с пола целлофановый мешок, стал складывать в него пустые бутылки. — Черт его знает, как отсюда выбираться!
— Проще простого. Сейчас налево — мимо автобусной остановки, а там все время на восток. Пройдешь через лес по тропинке — она широкая, сразу увидишь — и выйдешь на трассу. На попутке доберешься, я так сто раз ездила. Так все ездят.
Он водрузил на плечо сумку с аппаратурой, звякнул бутылками.
— Ладно, пока!
— Поцелуй меня, — проскулила Нинка.
«Господи, да сколько же можно!» — содрогнулся он, но все же подошел, чмокнул ее в щеку.
— Не сердись, если что не так. Спасибо, — проговорил быстро и поспешил за дверь.
Было еще темно, промозгло. Ноги скользили по жиже на старом асфальтовом покрытии в выбоинах и трещинах; за спиной оставался дачный поселок
Белошеино… или Белошапкино — и названия-то Фрол не запомнил. Занесла нелегкая на крыльях любви, точнее сказать — похоти. Ни души, ни звука. Он дошел до автобусной остановки, увидел справа от шоссе приземистые корпуса фермы, чуть левее впереди — черную стену леса. Еще через триста метров перед ним вырос столбик с указателем «БЕЛОЩАПОВО» — белые буквы на синем фоне, перечеркнутые красной линией. Конец населенного пункта, дальше дорога забирала вправо, тянулась через поле, за которым, похоже, и была Ока; лес и тропинка оказались на восточной стороне, там небо светлело на глазах.
Он оглянулся. Серое безжизненное пространство, черные кубики домов с замшелыми крышами, мрачный бесцветный пейзаж навевали тоску. Фрол помнил, что ушел, не заперев дверь, и Нинка наверняка не догадалась задвинуть засов — уснула мертвым сном. «Вернуться, что ли? — подумал он. — Как она тут одна, на несколько километров вокруг — ни души?» Но предутренний холод, необходимость быть к полудню в редакции, похмелье и, как следствие, безразличие ко всему взяли верх. «Ни черта с ней не сделается, — решил он, направляясь по тропинке в чащу. — Через час заявятся предки-бизнесмены с компанией, будут топить баню, жарить шашлыки и хлестать водку. Обо мне небось она и не вспомнит».
Метров через сто он окончательно успокоился; согревали воспоминания о проведенных сутках беззаботных утех. Практикантка оказалась без комплексов — пила стаканами и даже фотографировалась обнаженной. Правда, просила пленку без нее не проявлять и снимков не печатать. Он обещал. Теперь эта пленка на тридцать шесть кадров лежала в сумке с фотоаппаратом «Никон» и японским телеобъективом, и Фрол знал: пока она с ним, Нинка никуда не денется. Велик был соблазн отпечатать классные снимки — кто знает, что запоет, когда протрезвеет. Заберет пленку и выбросит. А жаль.